Дмитрий Петров - Нелюдь

— Ты собиралась поехать с ним? — уточнил я.

Хельга засмеялась.

— Конечно, мне претило ехать в Германию в таком качестве, — сказала она. — Ехать куда-то хорошо, если ты едешь достойным человеком, а не потому что немцы каются в своих грехах по отношению к евреям и потому напоказ пускают их жить к себе… Я не могу понять, как можно ехать в Германию, если ты еврей и тебя пускают только потому, что прежде убивали и сжигали в крематориях твоих соплеменников. Сейчас немцы хотят получить как бы отпущение грехов, а ты и благодарен и ползешь на брюхе и просишь пустить тебя. Это же плата за кровь твоих соплеменников, может быть, родственников. И ты еще выпрашиваешь этой подачки, этой платы за кровь… Для Левы таких вопросов не существовало. Он бодро занимал очередь в германское консульство, спокойно стоял в ней часами, среди других «лиц еврейской национальности», и выпрашивал себе льготы у бывших палачей его собственного народа. Нет, с Левой было бессмысленно об этом говорить. Но в конце концов, он ведь был моим мужем, и я не исключала возможности, что могу поехать за ним.

Хельга перевела дух и сказала серьезно:

— Но не об этом будет мой рассказ. Не знаю, что бы там случилось со мной дальше и куда бы я поехала, а куда — нет, но все повернулось иначе.

Я тогда осваивала новую специальность, переходила на терапевтическое отделение, и поэтому была очень занята. Нужно было очень многое прочитать и даже сдать экзамен по изменению специальности. Я очень хотела стать терапевтом. Так что у меня почти не оставалось времени на то, чтобы ходить повсюду с Линдой и сопровождать ее.

Иногда ее возил на своей машине Лева. Ему, как он говорил, все равно нужно мотаться по городу. Он к тому времени уже уволился и крутился, как белка в колесе.

И вот, однажды, когда я сидела дома и занималась, появилась Линда. Она пришла и сразу села напротив меня на диване. Она так смотрела на меня, такими глазами, что я сразу поняла — сейчас что-то произойдет.

Линда загадочно посмотрела на меня и сказала: «А ты не забыла наших игр, подружка? Ты не скучала по мне за все это время, что мы не виделись?»

Я покраснела и смутилась.

«Ты ведь теперь замужняя дама, — продолжала Линда, и в голосе ее я услышала издевательские нотки. — И как тебе это нравится? Ласки мужчины оказались слаще моих? Ты не вспоминаешь мое тело?»

Я была очень сильно смущена этими бесцеремонными вопросами. Ко мне возвращалось мое прошлое, которое я столь долго и, как теперь выяснилось, столь безуспешно пыталась забыть и похоронить в своей памяти.

«Так скажи мне, — настаивала Линда, развалясь на диване передо мной и как бы демонстрируя свое тело. — Ты не мечтала обо мне?»

То ли я была слишком удивлена, то ли смущена от неожиданности, но все эти вопросы, да и сама ситуация застали меня врасплох. Я не знала, что нужно ответить, а только чувствовала, как мои щеки покрываются румянцем, а глаза опускаются.

«Мечтала иногда», — призналась я старой подруге. Мой язык плохо слушался меня и я запиналась. Немного же понадобилось, чтобы привести в такое состояние взрослую замужнюю женщину-врача…

«Ну, иди ко мне, — сказала покровительственно Линда. — Пока твоего муженька нет дома, мы можем тряхнуть немного стариной».

Вот так мы сошлись с Линдой вторично и в последний раз. То, что я тогда испытала, повергло меня в ужас. Я почувствовала, что это гораздо сильнее меня. То, что пришло к тебе в юности, что захватило тебя в самый первый раз — это останется для тебя наиболее сладким и на всю оставшуюся жизнь.

Ласки Линды показались мне восхитительными. Я купалась в них, я купалась в ее теле. Я ласкала его, и у меня захватывало дух.

С тех пор так все и пошло. Под вечер появлялась Линда, уставшая от хождения по питерским магазинам, и сразу приходила ко мне в комнату, где я сидела над книгами. Она садилась напротив меня и говорила требовательным голосом: «Ну, теперь ты можешь меня обслужить…»

Левы никогда по вечерам дома не бывало, и я стала постепенно как бы рабой Линды по вечерам.

Она даже не давала больше себе труда ласкать меня или хотя бы делать вид, что мы с ней равны. Я всегда знала о том, что она — хамская натура. Но до чего же сладко было мне ее тело!

«Обслужи меня, — произносила томным голосом Линда и закатывала глаза к потолку. — Как же я сегодня устала бродить».

Она сидела на диване, а я становилась на колени и подползала к ней. Она позволяла мне раздевать ее, почти не помогала мне при этом. Я снимала с нее одежду, а Линда только чуть приподнималась, когда мне нужно было снять с нее юбку и потом стащить трусики вниз по ногам…

Она раздвигала свои полные ляжки, чтобы пропустить меня вперед, и каждый раз приговаривала довольным голосом: «Там все такое жаркое. Я ходила целый день, а на улице так жарко… Постарайся получше, освежи меня там…»

И я старалась, захлебываясь, ползала на коленях перед ней, дрожа от возбуждения, от возможности ласкать эту вожделенную плоть.

Никакой нежности между нами больше не было. Она была бы, как и прежде, но Линда этого больше не допускала. Я просто обслуживала ее, нежила ее полное утомленное тело…

Я жила как во сне эти две недели. Не знала, радоваться мне или ужасаться возвращению прежних ощущений.

Я ходила на работу в больницу, по вечерам готовила ужин и читала медицинские книги, а подсознательно все время что-то внутри меня говорило коварно и тихо: «Скоро придет Линда, положит на диван свое тело и приподнимет соблазнительно юбку на толстых коленках. И скажет: „Ну, иди сюда, Хельга“. И я поползу…» К тому же и Лева в тот период как будто охладел ко мне. Я объясняла себе это очень просто — у него много дел перед отъездом.

Хельга сказала эти слова задрожавшим голосом, и я со страхом и внутренней жалостью к ней догадался о том, какой же была развязка этой истории. Мне было так жалко Хельгу, и я столь явственно слышал, как звенит обидой, несмываемым оскорблением ее голос, что мне не захотелось слушать дальше.

Ведь мне даже слушать про такое было невыносимо, а каково же ей было рассказывать?

Но, наверное, ей требовалось воскресить вновь все эти мучительные образы, чтобы навсегда избавиться от них. Есть такая методика избавления от мучительных воспоминаний и связанных с ними комплексов — взять и откровенно рассказать о них.

Наверное, Хельга и избрала меня орудием такого психологического эксперимента.

— Оказалось, что все это не так, — произнесла Хельга, помолчав, и задрожала всем телом. Она содрогалась, я это ощущал, потому что обнимал ее и чувствовал, как дрожит ее тело.

Но она не расплакалась, взяла себя в руки.

— Оказалось, что все не так. Оказалось, что я была обманута самым гнусным способом.