Кристиан Мёрк - Дорогой Джим

— И что, по мнению твоего отца, я пытался сделать с тобой в классе?

— Включите воображение! — коварно хихикнула Мэри Кэтрин. — После Джима родители теперь глаз с нас не спускают. Только сунься — мало не покажется.

— Маленькая ведьма.

Свободной рукой девочка сделала небрежный жест.

— Лучше бы спасибо сказали, что вообще отдала вам дневник Рошин. Могла бы этого не делать — загнала бы кому-то из журналистов. Их в городе до сих пор полным-полно.

— Как он к тебе-то попал?

Мэри Кэтрин улыбнулась.

Слева от Найалла снова замелькали огоньки, только теперь его преследователи явно чувствовали себя увереннее. Медленно, но неотвратимо они карабкались вверх по склону холма… к нему.

— После того как умер отец Мэллой, я помогала убираться у него, в доме священника, я имею в виду, — объяснила она. — А конверт… он просто лежал там, и все. Его экономка, миссис Кейн, даже не заметила, как я его взяла. Некоторые страницы отсутствуют. Должно быть, он какое-то время провалялся в мусорном баке под дождем. — Она вытянула шею, и луч фонаря задел ее макушку. — Все! Времени больше нет. Так что скажете — по рукам?

Найалл со вздохом протянул ей дневник Фионы. Она отдала ему тот, что держала в руке.

— И не вздумайте сидеть здесь, — предупредила Мэри Кэтрин, похоже, искренне озабоченная его безопасностью. Привстав, девочка указала на север, туда, где длинная гряда холмов тянулась к Эйрису. — Только не идите по дороге. Держитесь от нее в стороне. Пройдете полчаса — увидите брошенный коттедж. И не бойтесь. Я никому про вас не скажу. Обещаю.

Лодыжка болела адски, но страх, добавив адреналина, гнал Найалла вперед. Парень машинально провел ладонью по дневнику Рошин — на ощупь он мало чем отличался от дневника Фионы, разве что пострадал сильнее, вероятно, от непогоды. Первая страница превратилась в какую-то бесформенную массу, так что разобрать, что там написано, было уже невозможно.

— Но почему ты мне его отдаешь?

Девочка нахмурилась, словно ничего глупее в жизни не слышала.

— Потому что мисс Уэлш всегда говорила, что с незнакомыми людьми нужно вести себя по-хорошему, — наставительно проговорила она и через мгновение растаяла в темноте, оставив Найалла одного под дождем с новым сокровищем в руках.

Он прошагал через поля не меньше часа, прежде чем уперся в каменную стену.

Что там, за ней, разобрать было невозможно — набухшие дождем тучи провисли до самой земли, укрыв собой близлежащие холмы, серый туман извивался между ними, словно кольца каких-то омерзительных змей. Спотыкаясь в темноте, Найалл побрел вперед, направляясь туда, где, как ему казалось, виднелась дверь. Легкий толчок, слабый скрип — и он внутри. Пальцы Найалла нащупали выключатель, — увы, тот не работал. Потом он наткнулся на что-то мягкое и застыл, давая глазам привыкнуть к темноте. Что это — диван… стул? Нагнувшись, Найалл провел рукой — что бы это ни было, оно оказалось сухим. Где-то над головой капала вода — наверное, прохудилась крыша. Ногу Найалла жгло, как огнем. Однако любопытство было сильнее боли.

Включив мобильник, он поднес светящийся экран к лежащей на коленях тетради. Не увидят ли слабый синеватый свет его преследователи? Опустив телефон к самому полу, Найалл разглядел высохший крысиный помет и клочки изгрызенной бумаги. Похоже, тут уже довольно давно никто не жил. Сунув телефон обратно в карман, Найалл повернул голову туда, где, как ему казалось, должно было быть окно. Там царила кромешная тьма. Кажется, от погони удалось оторваться. Может, Мэри Кэтрин направила отца в противоположную сторону, к вершине холма? Как бы там ни было, какой-никакой свет у него был — значит, есть возможность заглянуть в дневник. На экране мобильника оставались еще три деления, а ждать рассвета было недолго.

— Ну же, поведай мне свою тайну, Рошин, — прошептал Найалл, открывая первую страницу.

Впервые я стала слышать голоса, когда мне стукнуло шесть.

Ну да… знаю, о чем вы сразу подумали. Бедная девочка, живет затворницей, вот и не может никак повзрослеть. Такое асоциальное поведение — прямой путь к алкоголизму. Ничего удивительного, что бедняжка предпочитает общаться с радиоприемником, а не с живыми людьми. Конец в таких случаях, увы, предсказуем — натянет черные джинсы и будет подрабатывать на улице, став жертвой очередного сутенера. Правильно? В общем и целом да — но это не для меня. Видите ли, всю свою жизнь я витала в облаках. Из дешевеньких транзисторов лились голоса, благодаря им я взмывала ввысь — качалась на облаках, закрыв глаза, путешествовала по Калахари или рыскала по семи морям. И все это не выходя из дома. Понимаете, комнатушка, которую я еще девочкой делила с сестрами, была крохотной и очень тесной. Мы с Ифе спали в одной постели — до того самого дня, когда из-за взрыва в доме остались сиротами. И все те годы, пока я жила на «полупансионе» у тетушки Мойры, только благодаря невидимым глазу радиоволнам унылые воскресенья становились сносными, а скучные до зубной боли будни так и вовсе великолепными.

С тех пор я храню верность голосам. Потому что они никогда не покидали меня.

Комната, где я пишу сейчас этот дневник, который ты станешь читать, настолько тесная, что ее и комнатой-то трудно назвать. Это просто узкая ниша в стене дома тетушки Мойры в Дублине — дома, из которого, как говорит Фиона, нам не суждено выйти живыми. Возможно, она права. Я уже ничего не знаю. Теперь я обычно чувствую себя слишком усталой, чтобы думать о чем-то, кроме сосущей боли в груди. А вот Фиона трещит без умолку, ну не странно ли? Впрочем, она всегда была такая. Я обожаю Фиону, но иногда то, что она говорит, приходится делить на два, на четыре, на шесть, на восемь — только так можно понять, что она в действительности хотела сказать. О ее ненормальной любви к этим чертовым фараонам вообще молчу.

Я догадываюсь, что сил у нее осталось не больше, чем у меня, — я сама, кстати, выгляжу, как кикимора болотная, — но в этом, по крайней мере, мы равны: я мучаюсь от той же постоянной ноющей боли внутри, от которой Фиона стонет во сне каждую ночь. Такое ощущение, что чьи-то когти рвут мои внутренности. Наверняка она что-то добавляет в еду, говорит Фиона. Ну да, конечно — только у кого повернется язык назвать это едой?! Попробовал бы кто-нибудь это сделать! Клянусь, я бы собрала последние силы, которые у меня еще остались, и хорошенько огрела бы его по голове чем-то тяжелым — вот хоть бы лопатой, которую где-то отыскала Фиона.

Спасение.

Я мечтаю о нем — и не во сне, а наяву… стараюсь сморгнуть пелену, которая теперь почти постоянно застилает мне глаза. Устав, я закрываю их и принимаюсь думать о бескрайних горизонтах. Пытаюсь представить себе, как сорвавшиеся в пропасть альпинисты, уже потеряв всякую надежду на спасение, вдруг видят, как из-за облаков спешит им на выручку вертолет. А иногда мне видятся подводники, последним отчаянным усилием выстукивающие SOS в надежде, что кто-то услышит их и явится на помощь до того, как у них кончится кислород.