Кристиан Мёрк - Дорогой Джим

Похоже, Джим сам поставил сцену своего ухода из жизни… сам руководил своим убийством — разве не так? Другого объяснения у меня не было… Иначе с чего бы он так откровенно наслаждался, мучая и унижая Ифе у нас на глазах? С таким же успехом он мог бы сам воткнуть нож себе в грудь. Помню, как я разозлилась, когда до меня вдруг дошло, как ловко он обвел нас вокруг пальца. Ублюдок просто посмеялся над нами. Теперь я понимала, зачем ему это было нужно. Рано или поздно он все равно допустил бы ошибку, и тогда кому-то из гарды, посообразительнее остальных, удалось бы надеть на него наручники. Возможно, это произошло бы как раз в день его свадьбы. И тогда бы одной тюрьмой дело не закончилось. Возможно, он догадывался, что любая легенда начинается с трагической смерти.

Меня затрясло… не помню, сколько я простояла так, застыв от ужаса, не в силах сдвинуться с места. Что это, гадала я… запоздалый шок или эффект тех сказок, которые рассказывал нам Джим? Не знаю…

Раздувая огонь и глядя, как остатки нашей одежды превращаются в пепел, я то и дело бросала взгляд в сторону поля. Когда стоишь в самом конце посыпанной гравием дорожки, повернувшись в сторону города, можно видеть, как в окнах домиков на окраине зажигается свет и огоньки приветливо мигают тебе, точно звездочки на небе. Дом Мойры, укрывшийся за ближайшим отрогом холма, отсюда не был виден. Но я догадывалась, что она сейчас мечется из угла в угол прихожей среди пластмассовых статуэток святых, то и дело поглядывая на часы. Потому что Джим все еще не вернулся домой. Клянусь тебе — на мгновение мне даже стало жаль ее. Вдруг из кухни потянуло чем-то горелым. Вздохнув, я зашагала к дому. «Моим сестрицам, похоже, удалось-таки погубить наш ужин», — с грустью подумала я.

Закрывая за собой дверь, я вдруг поймала себя на мысли, что гадаю, когда наша тетушка явится сюда, чтобы заставить нас ответить за все…

Уже позже, в ту же самую ночь, мне вдруг приснилась Эвви. Она ставила паруса на шхуне, построенной из древнего египетского саркофага, — мы качались на бархатных волнах моря, под небом, где не было ни одной звезды. Я держала ее за руку, смотрела, как она у меня на глазах меняет цвет — из белоснежной постепенно становится черной, как обсидиан. Когда же я, сама пугаясь того, что увижу, подняла глаза к ее лицу, где-то там, далеко, за горизонтом, в реальном, а не придуманном мною мире, вдруг громыхнул взрыв — руки наши разомкнулись, и я рывком села на постели, растерянно хлопая глазами и гадая, где нахожусь. Жалобно дребезжали оконные стекла, все, что стояло на полках, с грохотом посыпалось на пол. За окном метались огненные сполохи, угрожающе протягивая к дому оранжево-черные пальцы.

Фиона, спавшая свернувшись клубком возле меня, спросонок ткнула твердым кулаком мне в живот. Стукаясь головами и чертыхаясь вполголоса, мы с ней кое-как натянули на себя халаты и, спотыкаясь, выскочили из дома. Пока пробирались к выходу, я успела заметить, что Ифе нигде не видно. Уже схватившись за ручку входной двери, я вдруг решила, что это тетушка Мойра явилась по наши души.

«Мерседес» горел. Языки пламени, вырвавшись из разбитых окон, жадно облизнули машину… Все произошло настолько быстро, что я глазом моргнуть не успела, как крыша несчастного «мерса» уже покоробилась от нестерпимого жара. Нежно-салатовая краска вздувалась пузырями, которые тут же лопались, оставляя после себя нечто вроде миниатюрного кратера. Еще один оглушительный взрыв изнутри покореженной машины заставил нас с Фионой хлопнуться на землю. И тут мы увидели свою сестру — освещенная пламенем, она стояла в двух шагах от нас, невозмутимо затягиваясь сигаретой. В руках у нее была двустволка.

— Что случилось? — стараясь перекричать весь этот грохот, проорала я.

Ифе равнодушно пожала плечами.

— Что случилось? — фыркнула она. — Разве ты не помнишь? Мы проснулись оттого, что какие-то незнакомые мужчины перелезли через изгородь — во-он там? Видишь их?

Ба-бах!

Прежде чем мы с Фионой успели сообразить, что к чему, Ифе вскинула двустволку и все так же невозмутимо пальнула вверх.

— Что за… — начала Фиона, но Ифе, похоже, еще не закончила. Ощущение было такое, что она читает нам только что написанный ею по такому случаю сценарий и хочет, чтобы мы обратили внимание, как хорошо все его части стыкуются друг с другом. Не дослушав, она махнула рукой в направлении города.

— Они побежали туда, так? Убедились, что их затея не удалась, и в отместку сожгли мою машину, верно? — продолжала она, только вопрос, как мне показалось, был обращен не к нам с Фионой. Ифе словно призывала Небеса в свидетели произошедшего. — Никто из нас не смог разобрать их лиц, поскольку все мы спали крепким сном — но тут уж ничего не поделаешь. Все, что нужно знать Броне, это то, что каждая собака в городе была уверена — рано или поздно мы прикончим Джима Квика. Ну вот… Неудивительно, что эти типы, прослышав о смерти seanchai, возжаждали мести. Что — до сих пор не въехали, да? Так вот, они явились сюда и подожгли ту самую машину, которую мы заляпали его кровью. Только теперь от нее уже ничего не осталось. Думаю, после всего, что произошло, полицейские должны еще радоваться, если им удастся разобрать серийный номер на двигателе. А вы как считаете?

Пришлось признать, что она права. Мысленно я зааплодировала Ифе. То есть я хочу сказать — ни одной из нас не пришло в голову скрыть самую очевидную из оставленных нами улик, как любят выражаться крутые копы, на которых старается походить Брона. Кроме Ифе. Правда, одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, как изменилась моя близняшка за последние несколько недель. Беззаботная девочка-«хиппи», улыбавшаяся цветам и любившая стоять на поляне и разговаривать с деревьями, сгорела в том же костре, в котором я спалила нашу одежду. Фиона вцепилась в мою руку — можно было подумать, что вид двух близняшек, поклявшихся с пеной у рта отрицать свое участие в убийстве, перепугал ее куда больше, чем она могла признаться. Жирные хлопья черного пепла тяжело порхали вокруг нас, словно какие-то злобные крылатые демоны. От запаха гари у меня вдруг разболелась голова.

А Ифе улыбалась… Никогда — ни до, ни после этого я не видела, чтобы она так улыбалась. Ни тени былого безмятежного спокойствия, ни жажды мести, ни ненависти в глазах — ничего. Передо мной было лицо человека, вздохнувшего с облегчением, поскольку ему наконец-то представилась возможность выплеснуть то, что терзало его изнутри. У меня так и не повернулся язык спросить Ифе, что она чувствовала, когда мы с Фионой пустили в ход нож, прежде чем она успела спустить курок. Может, именно поэтому она и подожгла машину? Не знаю. Окажись я на ее месте, думаю, мне тоже захотелось бы что-нибудь взорвать — не знаю что… Все, что угодно. Так уж случилось, что кровь Джима оказалась не на ее, а на моих руках. А я — я ничего не чувствовала… Вообще ничего. Мои чувства до сих пор дремали — я качалась на воображаемых волнах, держа за руку Эвви и гадая, суждено ли мне когда-нибудь вновь увидеть ее лицо.