Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник

— Цитирую точно, — завершил драматург свое повествование, — поскольку в ту же ночь записал этот разговор.

— Материал для будущей пьесы, — процедил Старый мальчик.

— Это мое дело!

— Владимир Петрович, — поинтересовался членкор, — а почему об этом разговоре вы не сообщили следователю?

— Зачем вытаскивать на белый свет эту грязь? Он за нее жизнью заплатил.

— Значит, вывод таков: Максим Максимович отравился, после того как Нина объявила ему о разрыве. Ведь он признался вам, что не может без нее жить?

— Признался, и совершенно искренне, — Флягин помолчал. — Странное ощущение осталось у меня от нашего диалога (потому я его и записал). Реплики совпали, но… знаете, будто бы я говорил об одном, а он — совершенно о другом. Должно быть, чувствовал, как смерть надвигается.

— И вы, посулив ему адские муки, сразу ушли?

— Ушел.

— Разглядев, однако, пастушью парочку на часах?

Флягин криво усмехнулся.

— Вы воображаете, будто я влез в окно, всыпал сопернику яду в стаканчик, заставил написать записку и выпить? Так вот, где-то в середине диалога послышались шипение и гул, Макс вздрогнул и обернулся, воскликнув: «Пиковая дама!» А я заглянул в окно: раздался бой часов, три удара. И жизнь его кончилась.

— Нина, — обратилась вдруг Дарья Федоровна к актрисе, — тебе Макс дарил драгоценности?

— Да что ты! У меня, можно сказать, их вообще нет, ну, цепочка, перстень… серьги — это Володины.

— Я, я дарил, сообразуясь со своими средствами. Назвать эти пустяки драгоценностями — дать простор игре воображения.

— Макс отдал те серьги, что ты здесь забыла?

— Отдал. В спальне, когда мы ходили за гитарой.

— Кстати, о серьгах, — заметила Загорайская вскользь. — Александр Иванович принес их вместе с ядом. Помните, Дарья Федоровна? Подарок на день рождения?

— Я все помню. — Она в упор поглядела на заведующую сектором. — Марина Павловна, а почему ваша докладная директору так никогда и не была написана?

— Потому что в ней отпала надобность, — угрюмо ответила Загорайская.

— Это почему же?

— Максим Максимович скончался.

— И какая здесь связь?

— Я писала на него характеристику.

— Зачем?

— Его собирались назначить секретарем ученого совета.

— Вместо вас, Виктор Андреевич?

— Совершенно верно, — Загорайский отхлебнул наливки. — Дело сугубо конфиденциальное, поскольку у руководителей института не сложилось единого мнения по данному вопросу и не хотели, так сказать, возбуждать коллектив. Вообще все должно было решиться в понедельник. Муж вам ничего не говорил?

— Нет. Я поинтересовалась по приезде, как дела в нашем заведении, он отшутился: «Там из-за меня полыхают страсти, а я отстранился и ухожу в отпуск». Я спросила, уж не собираются ли его увольнять, он сказал: «Кажется, наоборот».

— В понедельник откроется тайна, — пробормотал членкор. — Может, об этом он намекал Нине по телефону?

— Вполне вероятно. Он был в курсе. Директор с ним беседовал, а также я. Я был рад свалить с себя тяжкое бремя.

— Все сходится! — закричал Лукашка. — Он сказал по телефону, что взвалил на себя непосильное бремя, так ведь? Не любовная тайна, а служебная. Вы-то хоть это бремя свалили?

— Не на кого. Максима Максимовича я действительно уважал…

— Вы его ненавидели, — холодно возразила Дарья Федоровна. — И завидовали во всем, — она подчеркнула последнее слово. — Вы меня понимаете?

— Я не…

— Вы частенько повторяли, что Максу слишком везет.

— И на этом основании вы смеете утверждать…

— Не только на этом. Вы недооцениваете силу коллектива, Виктор Андреевич. Ходили слухи, что кое-кто вовремя умер, а секретарша Валечка донесла мне про ваше заявление директору: «Он влезет в это кресло только через мой труп». К сожалению, я узнала об этом слишком поздно, иначе вам пришлось бы повертеться перед следователем.

— Подобные намеки… — Загорайский побагровел и встал. — Марина, пошли отсюда!

— Никуда я не пойду, — черные глазки сверкнули злобно. — И тебе не советую.

— Грехи наши тяжкие, — вздохнул Лукашка. — Успокойтесь, Витюша, сядьте, успокойтесь. Неприглядная, конечно, картинка, но ведь не из-за этого Макс отравился, дураку понятно.

— Это абсурд! — закричал Загорайский, падая на венский стул. — Да, признаю, я считал, что ему везет не по заслугам. Но действительно, не из-за меня же он покончил с собой — неужели вы не понимаете? Казалось бы, должно быть наоборот. Перед ним, а не передо мной открывалась блестящая карьера, с выходом, может быть, в международные сферы… Он, а не я выходил победителем. Я мучился над этой загадкой весь год — и сегодня узнаю… — Загорайский захохотал нервно. — Ведь я оказался прав: не по заслугам! Беспечный и беспутный человек. Проклясть все и всех и собственную жизнь из-за какой-то шлюхи!

— Вы имеете в виду свою жену? — с улыбкой уточнила актриса, невинный маленький паж. — Любопытно было бы почитать ту самую характеристику на Макса… Она не сохранилась?

— Она сохранилась, — глухо ответила Загорайская. — А под шлюхой подразумевается…

— Никто не подразумевается, — сухо перебил ученый секретарь — на одно мгновение приоткрылся темный подвальчик подсознания и тут же закрылся намертво; перед ними сидел корректный чиновник. — Я увлекся, забылся и от всего сердца прошу прощения — инцидент исчерпан. А что касается характеристики, все они на один лад. Зачем ты ее хранишь?

Жена не ответила, членкор заговорил задумчиво:

— Я уже старик, и все моложе сорока кажутся мне юношами. Дашенька, сколько лет было вашему мужу?

— Тридцать пять.

— Молод. Для такого назначения и в таком институте молод. Надо думать, он был действительно талантливым человеком. Или у него была протекция?

— Как ни странно, не было, — ответил Загорайский. — Вот уже год, как я…

— Как вы разыгрываете весьма пошлый вариант «Моцарта и Сальери».

— Во всяком случае, — Загорайский усмехнулся, — яду я ему не подсыпал.

— Так ведь никто не подсыпал? — задал Лукашка риторический вопрос и прищурился, словно подмигивая. — Записка ведь настоящая? Он сам писал?

— Записку написал он, — сказала Дарья Федоровна. — И все же не исключено, что среди нас находится убийца моего мужа.

Гости переглянулись, украдкой, с соболезнующим видом поглядывая на вдову.

— Вы хотите сказать, что я этого Моцарта… — начал Загорайский угрожающе, но старший Волков перебил с ласковой укоризной:

— Дашенька, вам надо встряхнуться и осознать, что жизнь все-таки прекрасна. Съездить, например, на курорт…

— В Пицунду?

— Ну зачем вы так. Маниакальные идеи…

— А может, мне закурить сигарку и поплыть на «Пьяном корабле», а, Лукаша?

Лукашка вздохнул и опустил голову.