Кайл Миллс - Обжигающий фактор

— А почему вы не верили, что это несчастный случай?

— Наверное, причины банальны. Потому, что она всегда водила очень осторожно, что у нее не было ровным счетом никаких оснований ехать по той дороге… — Голос ее на миг прервался. — Наверное, мы просто не хотели верить, что она умерла ни… ни за что ни про что. Что мы потеряли ее из-за того, что она слишком громко включила радио, или ей слишком хотелось спать, или… Знаю, это уже много раз говорили и до меня, но потеря ребенка, должно быть, самое ужасное, что только может случиться с человеком. Ты готов на что угодно, лишь бы хоть как-то притупить боль, чтобы не смотреть в глаза реальности. И на некоторое время поиски виноватого помогают забыться.

От стыда, что она невольно разбередила душевную рану несчастной, Куинн даже забыла, насколько опасно ей здесь находиться. Но приходилось держать себя в руках, не теряя бдительности. Чем скорее она отсюда уйдет, тем лучше будет для всех присутствующих.

— Мне очень жаль заставлять вас снова переживать старую боль, миссис Таннер, но вы же понимаете, это очень важно.

— Разумеется. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

Куинн благодарно улыбнулась.

— Меня особенно интересуют любые бумаги, документы и записи, которые остались от Кэтрин. Письма, школьные тетради, резюме, заметки о собеседованиях при поступлении на работу… У вас не сохранилось ничего такого?

Миссис Таннер медленно кивнула. А когда заговорила вновь, голос ее зазвучал отрешенно.

— Мы ничего не выбросили.

Когда дверь временного узилища Марина распахнулась и в помещение ворвались трое дюжих парней, пленник даже не шелохнулся. Они молча смотрели на него, прячась за тем, что считали полнейшей своей анонимностью. И разумеется, эта анонимность была до смешного иллюзорной. Он знал их имена и фамилии, кто их родители, где они живут, уровень их образования, результаты психологических тестов. Знал все.

Марин медленно поднялся с пола и вышел в открытую дверь, прекрасно сознавая, что бравая троица потянулась следом. Он шагал по коридору, не обращая внимания на почтительные кивки и приветственное бормотание встречных — эти людишки уже сыграли свою роль, и их можно было отбросить, как ненужное барахло. Их для него более не существовало.

В кабинет генерала Прайса бравая троица за доктором не последовала, заняв выжидательную позицию у деликатно закрытой двери. Марин ступил на толстый ковер, не удостаивая даже взглядом Брэда Лоуэлла, который стоял в дальнем углу комнаты, демонстративно сунув руку в карман пиджака. Чуточку театрально — зато хоть какой-то проблеск воображения.

— Думаете, вы незаменимы?!

Марин сел, глядя мимо Прайса на стоявшую на столе фотографию размером восемь на десять дюймов. Он видел ее уже несколько раз, но только в тех случаях, когда приходил сюда без приглашения, неожиданно. Обычно Прайс убирал ее перед встречей с Марином.

На фотографии был изображен сам Прайс с женой, женщиной, почти на тридцать лет младше его, и их молоденькой дочкой, которая родилась, когда генералу исполнилось пятьдесят два. Жалобные посягательства на бессмертие со стороны старика, слабеющего и утрачивающего хватку.

— А я действительно незаменим, — ответствовал Марин, не сводя взгляда с фотографии. Рейчел. Дочь Прайса звали Рейчел. Очень красивая девочка: длинные белокурые волосы, невероятно гладкая кожа, маленькая грудь, лишь намекающая на то, какой ей предстоит стать через несколько лет. Она училась на втором курсе в одном из самых престижных колледжей Вашингтона — и хорошо училась.

— Вы переоцениваете себя, доктор, — заявил Прайс совершенно незнакомым Марину тоном. Властным, бесстрастным, чуть презрительным. — Ваша система — не единственная, которую разрабатывают наши вооруженные силы.

— Зато единственная, которая работает. — Марин откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. — Я и сам военный, генерал. Время головорезов в красивых мундирах миновало. Теперь они нужны только для того, чтобы позировать перед камерами или чтобы жертвовать ими, точно пешками, пока люди вроде меня сражаются на настоящей войне.

— Люди вроде тебя, подонок? — взорвался Брэд Лоуэлл. — Да ты просто садист-психопат, который кончает, убивая беззащитных женщин! Да как ты можешь хоть приблизительно представить, что такое быть солдатом…

— Брэд… — предостерег его Прайс.

— А-а-а, честь и достоинство войны… — протянул Марин. — Мужество, требующееся для того, чтобы сбрасывать бомбы на беззащитные деревни. Неоценимая отвага, нужная, чтобы бомбить технологически отсталые страны из стратосферы. — Он чуть повернулся на кресле и уставился на Лоуэлла. — Много детишек сожгли, полковник? И как, понравилось? Убивать тысячи нажатием кнопки — или росчерком пера? Чувствуете себя богом?

— Заткнись, дерьмо поганое!

Рука Лоуэлла, странно пустая, вылетела из кармана пиджака. Он рванулся вперед.

— Брэд! — завопил Прайс, вскакивая с места.

Лоуэлл остановился в пяти футах от Марина, не удостоившего угрозу нападения ни малейшим вниманием. Реальной опасности не было. Уж Прайс бы об этом позаботился.

— Отныне всему этому будет положен конец, доктор Марин, — промолвил Прайс, продолжая свои смехотворные попытки взять верх.

— Прошу прощения. Не совсем понимаю, о чем вы.

— Вы будете находиться под постоянным наблюдением отряда полковника. Вас будут сопровождать от дома до работы и обратно. Вы не будете покидать дом иначе, как для поездок сюда. Вы не будете делать ничего, кроме работы над проектом.

Марин кивнул, делая вид, будто обдумывает услышанное.

— А если я не смогу работать в таких условиях, генерал? Что тогда? Мы с вами знаем, что, кроме меня, существует всего один человек, способный завершить подобный проект. А Эрик Твен не станет сознательно работать на военную промышленность.

При упоминании Твена глаза Прайса на миг вспыхнули — Марин знал, что так оно и будет.

— Не переоценивайте мой патриотизм, доктор. Я закрою проект, вы и глазом моргнуть не успеете. — Невысказанная угроза прозвучала вполне явственно, как и задумывалось. Конец проекта стал бы концом и доктора Эдварда Марина. Но это был пустой блеф. Патриотизм Прайса не имел никакого отношения к делу. А вот амбиции очень даже имели. И Марин знал, что их переоценить невозможно. Он изобразил на лице намек на неуверенность. Его план, хотя еще и не доведенный до конца, предполагал, что в «СТД» некоторое время продержится прежний порядок вещей.

Прайс увидел, что выражение лица собеседника изменилось, и решил, будто окончательно победил.

— Вы упомянули Эрика Твена, доктор. Мы полагаем, что он сейчас находится в обществе молодой особы, которая принялась расследовать эту… ситуацию. Мы полагаем, что она связалась с ним потому, что он был замешан в происшествии в Университете Хопкинса.