Кит Скрибнер - «Гудлайф», или Идеальное похищение

Неужели все девочки, подобно Нанни, представляли себе, как эти неловкие мужчины снимали погибшую? Один здоровенный полицейский обнял ее висящее тело сильными руками, его колючая щека прижалась к ее холодной шелковой ночнушке, к холодному юному девичьему животу. «Порой я чувствую, что я внутри мертва». Он поднял ее повыше к небесам, голова ее упала к нему на плечо, словно голова уснувшего ребенка, так что другой полицейский смог ослабить веревку, и они вместе осторожно уложили ее на носилки, подоткнув простыню так, чтобы не высовывались руки и не были видны распустившиеся волосы. Жаль, что теперь Нанни не может спросить эту девушку, открылась ли ей в предсмертной агонии какая-то истина, потому что сейчас у самой Нанни нет более ритмичных и поэтически оправданных слов, чем ее слова. Просто ей нечего сказать, кроме «порой я чувствую, что я внутри мертва». И облегчение могло прийти только, если бы она поплыла в воздухе, а потом ее тело сжали бы в объятии сильные руки, к животу прижалась колючая щека, и она оказалась бы поднятой к небесам.

Словно стремясь обогнать заходящее солнце, они мчались по Парквэю с эскортом полицейских машин, сверкающих всеми огнями. Коллин съежилась на заднем сиденье «бьюика», пытаясь спрятать оранжевую тюремную форму от чужих глаз, от людей в машинах, мимо которых они проезжали. Молодая пара в мини-вэне с любопытством поглядела на Коллин в боковое окно. Проехало мимо семейство с двумя ребятишками на заднем сиденье и с велосипедами на крыше машины. Девчушка помахала рукой Коллин, и Коллин попыталась махнуть ей в ответ, но ей мешали цепи на запястьях и щиколотках. Пожилая женщина с подсиненными седыми волосами низко наклонилась к рулю и крепко вцепилась в него руками, то и дело поглядывая на вереницу мчащихся мимо полицейских машин. Люди, мимо которых «бьюик» мчал Коллин, видимо, ожидали увидеть вице-президента, Билла Гейтса или далай-ламу.

Ее машина первой въехала на заросшую, в кочках и рытвинах, дорогу посреди карликовых сосен. Мусор и битые бутылки усыпали все вокруг; накануне вечером, с Тео, она ничего этого в темноте не заметила; не замечала и тогда, пять лет назад, когда они катили по этой дороге на велосипедах, изнывающие от жажды и жары и такие влюбленные друг в друга.

У развилки машина остановилась. Агент Кэмпбелл посмотрел на Коллин через плечо. Теперь он ей доверял. Теперь он понимал ее так, как не сумел понять во время допроса, в течение всех восемнадцати часов, что она отрицала свою вину.

— Направо, — сказала Коллин, солгав им, и они осторожно повернули направо, прочь от могилы Брауна. Коллин была не готова предать собственного мужа.

Она смотрела в заднее окно «бьюика» на змеящуюся череду машин, следовавших за ними по узкой ухабистой дороге с терпеливой покорностью похоронной процессии на заросшем травой кладбище. Коллин раскрыла ладони, расправила пальцы. Кожа на руках пересохла, потрескалась на костяшках. Если не считать полоски от обручального кольца, оставшейся у основания безымянного пальца, где кожа была белой и мягкой, ее руки — с искривленным мизинцем и неухоженными ногтями — были руками пожилой женщины.

— Миссис Волковяк, вам надо посмотреть.

Оказывается, машина остановилась. Коллин подняла голову.

— Было темно, — сказала она.

— Сейчас тоже уже темнеет.

Что сделал бы Тео, если бы Коллин показала фэбээровцам труп мистера Брауна? Ей объяснили, что надо будет свидетельствовать против него, если он не признает себя виновным. Ей придется объяснять все, шаг за шагом, заполнившим зал людям. Журналистам, присяжным…

— Кажется, здесь, — сказала она.

Агент Кэмпбелл открыл ей дверь, и Коллин вышла и осторожно пошла между мелкими белыми лесными цветами, испятнавшими ковер из палых листьев и сосновых игл. Она пыталась представить себе, как станет рассказывать присяжным о покупке лыжных масок, хирургических перчаток, замков и клейкой ленты. Описывать комбинезоны работников бензоколонки. Объяснять, как хотела отпустить мистера Брауна, после того как Тео его ранил, как с самого начала уговаривала мужа не заряжать револьвер. Ей придется рассказать, как они заперли человека в ящике, вынудив его спать в собственной моче. Коллин пыталась представить, как она посмотрит через весь зал на собственного мужа, на человека, которого она по-настоящему вовсе и не знала, когда станет описывать, с каким умением он рыл могилу для мистера Брауна, как небрежно швырнул его в яму.

— Не знаю, — услышала она свой голос, — это где-то здесь. — И пошла вперед, подальше от машин; цепь между ее щиколотками цеплялась за сухие ветки, валявшиеся на земле.

В том месте, где лучи низкого солнца пробивались сквозь стволы деревьев, она остановилась и не очень убедительно принялась обшаривать взглядом землю. Два или три десятка мужчин стояли у своих машин, опираясь локтями на открытые двери. Они уже, конечно, поняли, что Коллин — женщина с неограниченными потенциальными возможностями, с беспредельными мечтами, которым суждено навеки остаться несбыточными. Эти мужчины сейчас смотрят, как она бредет через кусты, и каждый из них думает о том, как он разочаровал свою собственную жену. Дом в пригороде, надежный автомобиль, десять дней отпуска в Вирджиния-Бич прошлым летом — теперь все это не могло удовлетворить их жен, хотя в молодости они считали, что этого вполне достаточно. Эти мужчины увидели и узнали в Коллин, пусть и в тюремной робе, и с наручниками на запястьях, привлекательную женщину, только что миновавшую пору своего расцвета и не так уж не похожую на тех женщин, к которым они вернутся сегодня, придя домой.

Агент Кэмпбелл коснулся ее спины:

— Вам надо сосредоточиться, Коллин. Не теряйте из виду верную цель. — Его лицо было очень близко к ее лицу, как было почти все восемнадцать с лишним часов допроса. Он говорил шепотом: — Вы же на самом деле гораздо лучше.

Она отвернулась.

— Обратно. К развилке, — сказала она. — Может быть, надо было налево.

Машины стали задним ходом выбираться оттуда, покачиваясь, словно пьяные, то останавливаясь, то снова рывком начиная движение. Серый, ровный свет сумерек успокоил Коллин, когда ее машина первой въехала на левую от развилки дорогу. Она была спокойна, потому что знала — с этого момента всю ее дальнейшую жизнь она будет поступать правильно и начнет с того, что мистера Брауна похоронят как полагается. И закончится мучительная неизвестность для его семьи. Она заключила сделку, ей дадут двадцать лет отсидки. Конечно, не наверняка, она это понимает, но районный прокурор будет требовать от судьи именно этого. Ей хотелось обеспечить своих детей. Она слышала о людях, которые ведут дела с продуктами фирмы «Гудлайф» прямо из тюрьмы. В шестьдесят лет у нее уже будут внуки и независимый бизнес, действующий под ее управлением. С этого момента и всю дальнейшую жизнь Коллин будет жить для других.