Гейл Линдз - Операция «Маскарад»

— Вот ты мне и скажи, — улыбнулся Бремнер.

Мэйнард отставил чашку с кофе и скрестил руки на широкой груди.

— Нет, Хьюз, у меня нет никаких опасений. Разве что насчет самого себя. Я становлюсь старым. Может быть, пришло мое время поставить точку.

— Ты имеешь в виду отставку?

— Что делать, все мы не вечны.

— Кроме звезд у входа.

Хьюз Бремнер всегда помнил о простых пятиконечных звездах, врезанных в мрамор стены в холле на первом этаже здания. Их было около шестидесяти — ровно столько, сколько оперативных работников агентства погибло при исполнении особо важных служебных поручений. Правда, в книгу почестей, выставленную там же, была занесена только половина. Имена остальных оставались за завесой секретности, как и операции, ставшие для них последними. Над звездами были слова: «В память об американцах, которые отдали жизнь ради блага своей страны».

Благо страны — именно по этой причине Бремнер, как и многие другие, пришел в Лэнгли в 50-е годы. Как и все, он был тогда немного идеалистом, который все отдал бы за то, чтобы оставить свой след на стене со звездами. На заре «холодной войны» он прямо-таки мечтал об этом — не о смерти, конечно, а о том, чтобы стать героем, о славе. В те времена Соединенные Штаты знали своих врагов и боролись с ними решительно и бескомпромиссно.

В 80-е годы все было иначе. Когда Бремнер наладил продажу оружия Ирану и поставки наркотиков в Соединенные Штаты — и все это ради финансовой поддержки вооруженной никарагуанской оппозиции, — по американским законам он стал преступником. Именно тогда он окончательно пришел к выводу, что его некогда великая страна за три десятилетия необратимо деградировала, ослабленная и разрушенная радикалами, всевозможными доброхотами и либерально настроенными законодателями.

Бремнеру было нелегко: он осознал, что и его уход в отставку ничего не изменит. Соединенные Штаты не были больше его страной, пришло время позаботиться о самом себе. В тот момент, когда это решение окончательно и бесповоротно сложилось у него в голове, он подумал: в том, что он стал отступником, вероятно, сказалась наследственность, проявилась кровь его предков, не слишком щепетильных в отношении способов обогащения. Тогда же новые убеждения сделали Бремнера совершенно другим человеком, определили его дальнейшую судьбу: он решил пройти избранный путь до конца и добиться такого богатства и такой власти, что никто не сможет до него добраться.

Будучи начальником «Мустанга», Хьюз Бремнер являлся руководителем высокого ранга и мог чувствовать себя феодалом в своем поместье. Высшее руководство ЦРУ — директор и три его заместителя — слишком многое должно было держать на контроле и потому полностью доверяло таким людям, как Бремнер, и предоставляло им право действовать независимо, без оглядки на кого бы то ни было.

При желании это можно было расценивать как карт-бланш для извлечения личных выгод, и Бремнер с четырьмя своими заместителями прекрасно разобрались в ситуации. Печально известный случай с Олдричем Эймсом, сотрудничавшим с КГБ, лишь заставил их быть более осторожными. Для них не существовало неразрешимых проблем, в каждом правиле они могли найти лазейку.

— Нам не грозит смерть за письменным столом, — сказал Мэйнард.

— Надеюсь, что так, черт возьми.

Бремнер бросил взгляд в окно и решил, что пришло время ставить ловушку.

— Мы уже давно работаем вместе, Лукас. Скажи, ты не скучаешь по «холодной войне»?

Казалось, этот вопрос задел какие-то струны в душе Мэйнарда.

— Господи, ну конечно. Тогда мы знали, где свои, где чужие. Весь этот нынешний шум насчет того, что, мол, разведка не всегда вовремя докладывает о своих делах наверх, меня просто смешит. Они думают, что изобрели что-то новое. Вспомни 1958 и 1959 годы, операцию по свержению Сукарно. Мы докладывали только о том, о чем считали нужным доложить, вовсю врали послам, которые пытались нас остановить, а если они не прекращали совать свой нос не в свои дела, добивались их перевода в другое место. Это было в порядке вещей. Да что Индонезия, сколько всего было! Ты спрашиваешь, скучаю ли я по «холодной войне»? Конечно, скучаю, черт побери! Тогда все было гораздо проще. По-моему, тогда было просто здорово. Мы действительно кое-что могли. Мы боролись за свободу, за демократию.

— «Холодная война» ставила перед Соединенными Штатами цель, придавала смысл самому их существованию. — Бремнер запрокинул голову, на лице его мелькнула улыбка. — Мы и наши противники были антиподами. Вспомни, что сказал Эйзенхауэр, когда ему потребовалась поддержка проекта строительства системы федеральных автомагистралей, чтобы улучшить сообщение между штатами? Он сказал: это нужно для возможной эвакуации населения в случае ядерной войны. А когда Кеннеди решил подтянуть науку и обновить оборудование физических лабораторий в учебных заведениях, он заявил: это для того, чтобы обогнать Советы. А теперь мы так мало дел доводим до конца.

Взгляд Лукаса Мэйнарда слегка затуманился, и Бремнер с удовлетворением отметил про себя, что ему удалось создать подходящую доверительную атмосферу. Похоже, Мэйнард угодил в расставленные сети. Теперь Бремнер решил ждать. В этом и состоял его трюк: заставить собеседника расслабиться, проявить к нему сочувствие, продемонстрировать, что он, Бремнер, разделяет его взгляды, а затем молчать и ждать. Возникала пауза, которую надо было как-то заполнить, и чаще всего приглашенный начинал говорить, выкладывая, что его беспокоит или… Или в чем он чувствует себя виноватым.

— Ты когда-нибудь задумывался, Хьюз, — заговорил наконец Мэйнард, — что в течение пятидесяти лет Лэнгли, подчиняясь приказам сверху, сотрудничало с отбросами человечества? С мафией, с наркобаронами от Майами до Гонконга, с генералами, которые творили расправу в своих странах из-за жажды денег и власти? Да, бывает так, что, когда нужно, заключаешь с подонками союз. Но ведь никто не заставлял нас, фигурально говоря, ложиться с ними в постель, а мы именно этим и занимались.

— Это был другой мир, Лукас. Он был далек от совершенства.

На лице Мэйнарда застыло напряжение. Что же его так волновало? Бремнера так и подмывало напрямик вызвать его на откровенный разговор, но он знал, что это не сработает. Слишком на многих допросах Мэйнард присутствовал, слишком много провел их сам, так что его это только насторожило бы.

Дыхание Бремнера было тихим и ровным. Он гадал, будет ли продолжение.

Мэйнард поставил на стол свою чашку так, словно освободился от непосильного груза. Он посмотрел Бремнеру прямо в глаза, и тот на какой-то миг почуял, что старина Лукас вот-вот выложит свои самые сокровенные тайны. Вместо этого Мэйнард посмотрел на часы.