Эллен Датлоу - Лучшие страхи года

— Да. Я знаю.

— Скоро мы должны будем сделать остановку.

— Я знаю.

Но где? Это большой вопрос, не так ли?

Я уже почти готов признать, что у меня ничего не осталось, никаких идей, никаких мыслей, когда понимаю, что кое-что чувствую. В почти стоячей воде возникло течение, и оно тянет лодку в сторону.

— Что…

Свечу туда фонариком. Еще и звук, новый звук, — я не заметил его, убаюканный однообразным путешествием. Шум воды. Вожу фонариком из стороны в сторону. Луч скользит по стене слева от нас — и вдруг пропадает во тьме.

— Что за…

Что-то пробило дыру в стене туннеля, или она сама обрушилась внутрь. Что могло послужить причиной? Я не знаю. Но вода утекает в дыру, вливается в нее.

Мы поравнялись с отверстием, и я с помощью весла подтягиваю туда лодку, а потом торможу.

Вода скользит вниз по невысокому, черному, блистающему откосу в глубокий пруд — нет, не пруд, небольшое озеро посреди огромнейшей, мать ее, пещеры.

Я издаю вопль. Сзади меня по туннелю разносятся крики: дети испугались.

— Пол, — говорит Джейн.

— Прости.

Свечу по сторонам. Громадное пространство. Естественная пещера. Высокий потолок. Сталактиты. Сталагмиты. И вокруг пруда берег, заваленный осыпавшимися камнями. Суша. Место, где можно отдохнуть.

— Здесь безопасно? — спрашивает Джейн.

Я смеюсь.

— Бог знает, — отвечаю ей. — Где сейчас безопасно? — И поворачиваюсь к остальным: — Сюда!

Мы втаскиваем лодки на благословенную сушу и, спотыкаясь, начинаем подниматься по склону на слабых, трясущихся ногах. Двух-трех самых младших, смертельно усталых, приходится нести.

Садимся, чтобы оценить ситуацию. Фрэнк Эмерсон осматривает лежащие на берегу куски шлака и, порывшись в них, подбирает кусок чего-то хрупкого и черного. Мертвенно-бледное лицо расплывается в ухмылке — не слишком приятное зрелище.

— Что? — спрашиваю я.

Он ухмыляется шире:

— Уголь!

Конечно же. Мы набираем целую груду. Боже, спасибо за мою зажигалку. Аня часто ворчала на меня из-за курения, но сейчас я рад тому, что курил.

Что же мы будем делать, задаюсь я вопросом, когда топливо кончится?

Затеплилось пламя, мы выключаем фонарики, а маленькое озерцо тепла и света разливается и собирает нас вокруг.

Мы все устали. Пора спать. Нет сил, чтобы оценить сейчас опасности, которые могут здесь таиться. Если мы проснемся, займемся этим. Сейчас мы слишком устали, чтобы о чем-то беспокоиться, — после всего, через что прошли.

У нас нет одеял. Я дрожу — конечно, мы все сегодня стояли в ледяной воде… Господи, как холодно. Как мне удалось столько времени выдерживать этот холод? Мне повезло, что я все еще жив. Боже, спасибо за жар угля.

Мы прижимаемся друг к другу, чтобы сохранить тепло на время сна. С одной стороны от меня Джин, с другой — один из самых младших мальчишек. Еще вчера я бежал бы без оглядки от подобной близости с одним из учеников. Запретное прикосновение. А теперь это уже без разницы, теперь это ради выживания.

Я думаю: «Аня», — а затем, слава богу, соскальзываю в сон, прежде чем успеваю продолжить мысль.

Мне снится огонь. Полная комната огня. А в середине ее — стол. За ним — Аня, пьет кофе маленькими глотками, поставив вторую чашку передо мной.

Благодарю ее:

— Спасибо.

— Да ерунда, все в порядке.

— Нет, не ерунда. Ведь ты мертва, и все такое.

Она фыркает и машет рукой, как обычно делает, когда что-то кажется ей глупым. Она все время поворачивает ко мне левую щеку. Правая сторона лица — безглазая, почерневшая, обугленная. Череп едва прикрыт клочками кожи — он ухмыляется мне, если она забывает и поворачивается тем боком.

— Пол, ты в порядке?

— Думаю, да. Относительно.

— Относительно.

— Ну, ты же мертва.

— Не надо об этом.

— А миру пришел конец.

— Не драматизируй. Мир еще здесь. Это люди погибли.

— Конечно. Я забыл.

— Не волнуйся об этом. У тебя еще многое осталось. Но берегись.

— Чего беречься?

— Всего, Пол.

Ее волосы вспыхивают, вспыхивает одежда. А я невредим — просто смотрю, как огонь ползет по ней, вторая половина лица тоже чернеет, и голубой глаз стекает по обугленной щеке, словно слеза.

— Всего.

Я просыпаюсь. Джин нет. Какой-то звук неподалеку. Встаю, осматриваюсь. Джин на корточках, собирает уголь. Костер почти потух, только чуть тлеет. Почему же я все еще могу видеть? Тьма должна быть полной. Потом замечаю, что скалы словно измазаны зелеными светящимися пятнами.

— Что это?

— Думаю, что-то вроде лишайника. — Джин охвачена каким-то ледяным спокойствием: мой внезапно раздавшийся шепот не испугал ее. — Как ты? — спрашивает она.

Мои суставы слегка скрипят, голова раскалывается, но в остальном я чувствую себя неплохо.

— Да ничего. Только голоден. И хочется пить.

— Как ты думаешь, эта вода пригодна для питья?

— Можем проверить. Попытаемся ее вскипятить.

— Ага. — Она сваливает уголь туда, где еще тлеет огонь, и смотрит, как тот разгорается. — Наверное, Алан сейчас выглядит так же.

— Алан? — Я вдруг понимаю, что она имеет в виду своего мужа.

— Ага. Должен так выглядеть, совершенно точно. Я хочу сказать, что у него не было никакой возможности выжить.

Я не знаю, так ли это, — он мог бы забраться в погреб, если тот у них был. Не знаю, и это не имеет значения. Она и не хочет услышать что-то в этом роде, ей это не нужно.

— Да, — говорю я, — не было.

— Аня работала в центре, да?

— Да, точно. У нее тоже не было ни единого шанса.

— Не было.

Она садится рядом со мной, подвигается ближе, берет меня за руку. Чего она хочет? Только тепла и участия? Я не думаю, что у меня есть что-то еще, что я могу ей дать, но чувствую — тело просыпается, чувствую возбуждение от ее близости. Раньше никогда такого не было. Но раньше мы не оказывались на волосок от смерти, не теряли столь многое.

Может, для нас это было бы благом. А может, и нет. Не знаю и не хочу рисковать. Не так быстро. Я сжимаю ее руку, и, когда она кладет вторую мне на колено, я нежно, но твердо снимаю ее, но не отпускаю.

Она вздыхает, теплый воздух щекочет мне ухо.

— Ладно, — говорит она, — не сейчас.

Мы устраиваемся рядом, чтобы снова уснуть.

На этот раз я не вижу снов.

На следующий… день? Бог знает. Здесь внизу нет ни времени, ни света — кроме того, что зажигаем мы. Но должен же я как-то это назвать. На следующий день мы исследуем пещеру.

Она большая, просторная. Угля много, большие глыбы его прямо в стенах. Мы можем отбивать куски камнями. Мы не замерзнем. Можем умереть от голода или жажды, но не замерзнем.

Благодарение Богу, в одной из лодок кто-то хранил чайник. Не знаю для чего. Еще одна удача, как фонарики и счетчик Гейгера или как не упавший на нас потолок. Слепой случай, спасающий нас всех.