Эллен Датлоу - Лучшие страхи года

Ну, по крайней мере пятнадцать человек.

Я, Джин и Фрэнк Эмерсон — единственные взрослые. Остальные — восемь мальчиков и четыре девочки. Большинство детей подростки, между четырнадцатью и семнадцатью годами. Двум мальчикам по десять, одной девочке — девять лет. Старшие дети — более сильные, рослые, более независимые. Они сами несут на своих плечах тяжесть случившегося. Младшие — испуганные, то сбивающиеся в кучу от холода, то вдруг в бессмысленной панике бегущие прочь. У них с самого начала не было шансов. У всех малышей… Я вспоминаю, как Альф Байерскоф спустился обратно вниз и больше не вернулся. Это был храбрый человек. Герой.

Мертвый. Лучше быть живым трусом… Так ли это? Взгляните на меня: пустое место. Но все еще жив.

Фрэнк греет воду в чайнике, направляя пар под перевернутую лодку — так, что тот собирается в углу. Рядом с ним крошечная чашечка: скудная порция воды для каждого из нас.

С едой гораздо хуже, пока один из маленьких мальчиков не кричит, указывая на что-то в воде. Тот же мальчишка, которому показалось вчера, что он видит человека в канале. Но на этот раз он действительно что-то заметил, что-то большое, белое, плещущееся. Рыба, и огромная. Изо всей силы бью веслом по воде — и она, оглушенная, всплывает на поверхность.

— Лещ, — объявляет Фрэнк, любитель рыбалки.

Лещ безглазый и совершенно белый.

— Они обычно любят мутную воду.

«Мутная» — не вполне подходящее слово для этой воды, но я, тем не менее, благодарен. Это большая рыба, но на пятнадцать человек ее хватает едва-едва. Нам нужно еще.

— Здесь должны быть крысы, — говорит один из мальчиков, Джефф Томлинсон. Спортивный, деловой, любит ходить в походы, прочел много книг по выживанию в трудных условиях. Стоило догадаться, что он сообразит. — Мы сможем их есть.

— Если сможем поймать, — отвечает Фрэнк.

— А вдруг они тоже слепые, как лещ? — предполагает Джефф.

— Тогда у них слух, как у летучих мышей.

Гадаю, а нет ли тут и их.

— Мистер Форрестер! — Это одна из девочек, Джейн Раутледж. Она в самом конце пещеры, указывает на что-то. — Посмотрите на это, сэр.

Ее спокойствие пугает. Видимо, разновидность шока: она словно спряталась в раковину.

В конце пещеры русло ветвится, потоки исчезают в дырах в стене. Узкие и длинные, извилистые пещеры. Я мог бы войти в одну из них, если бы сгорбился, как Квазимодо. Оглядевшись вокруг, я нахожу еще отверстия — в других стенах. По некоторым струится вода. Другие — сухие и пыльные. Проход в шахты. А может, и нет. Является ли пещера частью копей? Сомневаюсь.

Решившись, преодолеваю несколько футов до ближайшего хода. Он недалеко. Почему-то при виде него я покрываюсь мурашками. Касаюсь стены. На ощупь она — ребристая.

Эти ходы вовсе не естественного происхождения.

Их выкопали.

Я ничего не говорю об этом, но почему-то они так и притягивают детей.

Когда наступает то, что мне кажется вечером, они уже заходят туда, но не очень далеко, не упуская из виду главной пещеры — по моему настоянию. Последнее, что нам сейчас нужно, — это чтобы кто-то из них потерялся.

Итак, к концу дня эти ходы обретают имя.

Дети зовут их лазами.

— Будто гигантский червяк прополз сквозь них, — шепчет Джин. — Тебе не кажется?

Я сжимаю ее руку:

— Нет.

Мы в дальнем конце пещеры. Уже поздно — по нашему новому счету времени. Дети и Фрэнк спят вокруг догорающего костра. Джин и я… мы настолько согрелись и настолько беспечны, что отправляемся бродить. Я освещаю фонариком один из лазов. Ребристый, неровный камень блестит в луче света. Я вижу примерно на десять ярдов вглубь, а затем лаз загибается вправо и пропадает из виду.

— Они какие-то жутковатые, правда? — шепчет она.

— Да. — Мы переходим к соседнему отверстию. — Хотя, кажется, детям они нравятся. Хоть какое-то занятие.

— Верно. Только не позволяй им играть там. В таком месте очень легко застрять или потеряться.

— Угу. — Я снова зажигаю фонарик и хмурюсь: — Постой.

— Что?

— Взгляни. — Возвращаюсь к первому ходу. — Видишь это?

— Заворачивает направо. Да?

— Смотри. — Делаю шаг направо и свечу фонариком во второй туннель, рядом. — Видишь?

Соседний туннель простирается по прямой куда дальше первого — на пятнадцать — двадцать ярдов, не меньше, — прежде чем начинает изгибаться в сторону и вверх. Его стены совершенно гладкие, без повреждений. Прямой путь в земную толщу.

— Этого не может быть, — говорит Джин.

— Я знаю.

Мы идем к первому ходу и снова заглядываем в него.

— Там должен быть тупик, — говорит Джин.

— М-м… постой.

Я решаюсь войти в туннель, освещая его.

— Пол! — громко шепчет она.

— Все в порядке. Я сейчас вернусь. Только…

Я замолкаю. Я дошел до поворота в первом туннеле. Никакого тупика нет. Фонарик выхватывает из тьмы новый длинный и низкий лаз, тянущийся далеко вперед. И я не вижу в стенах никаких разрывов. Но они обязаны быть. Наверное, игра света и тени, вызванная самой структурой стен. Возможно, оптический обман, который делает проход невидимым.

— Пол?

— Здесь туннель, — говорю я. — Должно быть… Джин?

— Да?

— Иди к следующему лазу, — прошу ее. — Просто постой там.

— Но…

— Попробуй.

Ворча, она подчиняется. Я начинаю углубляться в свой лаз, затем останавливаюсь и веду фонариком из стороны в сторону. Этот ход и соседний разделяет всего пять ярдов. А ярд — примерная длина моего шага. Считаю шаги: раз, два, три, четыре…

— Джин?

— Пол? — Ее голос звучит очень тихо.

— Джин? — Я повышаю голос. — Ты меня слышишь?

— Где ты?

Свечу вокруг себя. Стены с виду цельные. Направляю луч вперед:

— Ты видишь?

— Вижу что?

— Свет фонарика. Он попадает в твой лаз?

— Черт, нет, Пол. Здесь жутко темно. Возвращайся, пожалуйста, прямо сейчас, хорошо?

— Ладно.

Чувствую на лбу капли пота. Лаз выглядит прямым, но, должно быть, он просто проходит под соседним. Это единственное объяснение.

Возвращаюсь к повороту. Свечу вокруг… Здесь что-то не так.

Заворачивая за угол, я покидал длинный, прямой туннель, и в том конце его, который сейчас слева от меня, была главная пещера. Но теперь там, где должны были быть пещера и Джин, я вижу лишь плоскую стену из черного и желтого камня, а лаз ветвится, уходя вдоль нее налево и направо. Зато справа, где раньше был тупик, туннель простирается насколько хватает глаз, и в его стволе четко видны несколько отверстий: два слева и одно справа. Там от лаза отходят новые узкие ветви.

Где-то внутри меня расправляет свои щупальца паника. Я возвращаюсь к Т-образному перекрестку.

— Джин! — кричу я, и у меня совсем нет уверенности, что мой голос звучит твердо.

— Пол?

Звук идет откуда-то сзади, из-за стены таинственно удлинившегося лаза.