Эллен Датлоу - Лучшие страхи года

— Джин!

— Что? — Похоже, она в ярости. — Где ты?

Хороший вопрос.

— Джин, просто продолжай кричать, хорошо? Я вроде как… заблудился.

— Заблудился?! Какого дьявола ты там…

— Джин, делай, что я прошу! — срываюсь я на крик.

Я в первый раз по-настоящему заблудился с тех пор, как мы попали сюда, под землю.

С тех пор как упала бомба.

— Ладно, ладно. Ты слышишь меня?

— Да, вроде. Продолжай говорить.

— Говорить? Скорее кричать.

— Ну, просто продолжай.

Я иду на звук ее голоса. Рука, в которой зажат фонарик, дрожит.

— Что мне говорить?

— Что угодно. Пой, если хочешь.

— Петь? Хоть убей, не сумею.

— Вовсе не обязательно что-то мелодичное.

Она кое-как выводит «Бравого шотландца». [42] «Бравый шотландец» (англ. «Scotland the Brave»), автор — Клифф Хэнли (Cliff Hanley), один из неофициальных гимнов Шотландии. Понимаю, что она имеет в виду. Ну, это хотя бы не «Ты не смог засунуть бабушку в автобус». [43] «You Canna Shove Your Grannie Off The Bus» (шотл.) — шотландская детская песенка. Еще одно маленькое чудо.

Ее голос звенит под сводами. Я миную первое отверстие слева. Когда дохожу до второго, понимаю, что пение исходит оттуда.

Нет никакой гарантии, что на звук можно положиться как на ориентир, но что еще я могу сделать?! Поворачиваю в этот левый лаз. Он постепенно забирает вверх, но я продолжаю идти.

Пение становится громче. Вода плещется вокруг щиколоток. Там извивается что-то слепое и белое. Продолжаю взбираться вверх. Вода здесь холодная, течение быстрое, и тут довольно глубоко. Интересно, почему же она не переливается в тот длинный туннель, из которого я пришел?

Пение прекратилось.

Я снова кричу:

— Джин!

— Хорошо, хорошо.

Слышу, как она кашляет. Потом снова запевает, на этот раз «Песню мингалейских лодочников»: [44] «Песня мингалейских лодочников» (англ. «Mingulay Boat Song») знаменитая шотландская песня, написанная в тридцатых годах Хью С. Робертсоном (Hugh S. Roberton) на народную мелодию.

«Э-ге-гей, парни, навались, парни, плывем домой мы в Мингалей…»

Где теперь Мингалей? Гибриды? Шетландские, Оркнейские острова? Впрочем, я совершенно уверен — остров все равно остался островом.

Наконец пение доносится ясно и громко. Лаз забирает круче, идет почти вертикально вверх. Зажимаю фонарик зубами и карабкаюсь, подтягиваясь на руках.

В конце концов достигаю верхней точки. Я лез слишком долго. Ровный пол, вода стремительно течет мне навстречу, и я слышу голос Джин, громкий и чистый, уже совсем близко. Поднимаю глаза, вижу выход из туннеля, за ним блестит вода. Снаружи доносятся голоса.

Кто-то вскрикивает, когда луч моего фонарика появляется в узком отверстии, а потом я сам с трудом выбираюсь наружу, почти что падаю в озеро. На другом берегу — Джин, Фрэнк и все прочие, стоят у того лаза, в который я входил. Они поворачиваются и ошарашенно смотрят на меня.

— В туннели не заходить, — говорю я позже, когда мы, в стороне от компании детей, теснимся вокруг вновь разожженного костра. Я делю его тепло с Фрэнком и Джин. — Никому.

Фрэнк глядит на меня с подозрением:

— Пол, я знаю, что ты пережил потрясение, но…

— Никаких «но», — прерываю его. — Я понятия не имею, что там случилось.

— Ты уверен? — мягко спрашивает он.

Бросаю на него свирепый взгляд:

— Фрэнк…

— Пол, я только хочу сказать, что все мы прошли через ад, и ад еще не кончился. Особенно это относится к тебе. Ты несешь ответственность за всех нас. И не можешь не испытывать напряжения. Но вынужден сдерживаться, скрывать свои чувства, поэтому неудивительно, если…

— Ты заделался психоаналитиком? — Знаю, что реагирую слишком бурно, срываясь на Фрэнке, но не могу остановиться.

К счастью, он, кажется, тоже это понимает.

— Нет, Пол. Я просто пытаюсь до тебя донести: стресс, недостаток сна, горе, эмоциональная травма — все это могло вызвать галлюцинации. Как и бывает под землей, в темноте, в туннелях… Я раз-другой спускался в пещеры. Ты удивился бы, что… Смотри. Я только это и имею в виду. То, что ты там увидел, физически невозможно. Так ведь?

— Знаю. — Я устало тру лицо. — Но я видел это.

— Я это не оспариваю.

Я поднимаю на него взгляд.

— Просто спрашиваю, — продолжает Фрэнк, — была ли это объективная реальность. Будь честен. Каково наиболее вероятное объяснение? Либо туннель действительно поднимался и самовольно менял направление, как ты сказал, либо у тебя были галлюцинации, вызванные твоим эмоциональным состоянием и пребыванием здесь, внизу. И я не сомневаюсь, что лазы сами по себе могут вызвать потерю ориентации, как только перестаешь видеть главную пещеру. Ты, очевидно, потерял направление, но, к счастью, вышел другим путем. Так какое из двух объяснений кажется более разумным? Более вероятным? Это все, что я хотел до тебя донести.

Опускаю голову. Должен признать, тут он прав. Но это в самом деле меня пугает. Ибо, если ты уже не можешь положиться на собственные чувства, поверить своим глазам, то чему вообще ты можешь верить?

Если смотреть на это в свете дня… Мне уже доводилось сталкиваться со сверхъестественным, и по большей части эти происшествия можно было объяснить галлюцинациями, как сказал Фрэнк, или свести к чему-то обыденному. Обычно в таких случаях полезно уйти оттуда, где ты видел странные вещи или слышал странные звуки, и отправиться в какое-то нормальное, приземленное место, страну «Старбаксов» и «Макдоналдсов», на оживленные улицы, полные машин и магазинов с известными торговыми марками. Вернуться к повседневным заботам. К свету дня.

Конечно, если не думать о том… Наверху вполне могло быть холодно, но вот чтобы светло? Я вспоминаю все пророчества, о которых читал или слышал, — про ядерную зиму, гигантские облака дыма и пепла, закрывающие солнце и повергающие Землю в новый ледниковый период… И даже если мы вернемся туда — забудем пока, что радиация убьет нас за несколько часов, — то увидим, что мира «Старбаксов» и «Макдоналдсов», громких брендов и оживленных улиц больше не существует. Все исчезло. Ежедневная работа, счета, выплаты и закладные, покупки в «Моррисонс» или на местных рынках — ничего этого больше нет. Нет больше ничего нормального. Мир — это то, что окружает нас сейчас, как бы мы ни старались цепляться за прежнюю жизнь. Мир — вот эта пещера. А реальность… Что такое реальность? Фрэнк прав. Мы больше не можем доверять тому, что видим или слышим: после того через что мы прошли, было бы чудом, если бы мы не начали видеть или слышать то, чего на самом деле нет. И находиться здесь небезопасно. Потому что теперь нигде больше нет безопасных мест.

Изнутри поднимается паника. Я подавляю ее. Знаю — если поддаться ей хоть раз, то все потеряет смысл, и я либо впаду в ступор и буду лежать, свернувшись калачиком, либо, завопив, ринусь в воду и утону, испугавшись нахлынувшего знания… Либо не поверю в реальные опасности, пока они не убьют меня, либо побегу навстречу смерти от опасностей воображаемых.