Эллен Датлоу - Лучшие страхи года

Для меня это небольшая потеря. Фрэнк не понимает. Он не был там, внутри.

Они уплывают. Мы с Джейн остаемся с детьми. Счетчик Гейгера у нас. Фрэнк научил меня, за чем следить. Когда уровень радиации станет слишком высоким, надо будет отодвинуться от воды и, при необходимости, уходить в лазы.

Скорей умру, думаю я.

Плеск весел удаляется. Наступает долгая тишина. Джин сидит рядом со мной. Мы еще не разговаривали с тех пор, как трахались прошлой ночью. Не знаем, что друг другу сказать. Я пытаюсь делать вид, будто этого не было. Я видел Аню, пока трахал Джин. Буду считать случившееся сном. В таком туманном, сумрачном месте это нетрудно.

— Думаешь, они что-то найдут? — наконец спрашивает Джин; возможно, она приняла такое же решение.

— Надеюсь, что так.

На самом деле я сомневаюсь. С похожими чувствами Фрэнк рвался в лазы. Может, он так стремился в них потому, что не был там. Хотел испытать все на своей шкуре.

Безумие, говорю себе. Но мы все тут, внизу, сошли бы с ума — тем или иным способом, — если бы были рассудочны. Я знаю, что сам уже порядком безумен. Но Фрэнк? Он кажется таким собранным, спокойным, уверенным. Но возможно, это и делает его самым ненормальным из нас, он просто ждет, чтобы…

И тут раздаются крики.

Джейсон. Я узнаю его голос. Завывания, мольбы, обещания и угрозы.

— Нет! Нет! Пожалуйста! Я буду… Ты, сволочь, я убью те…

И Фрэнк кричит, и второй мальчик — тоже. От ужаса или в ярости — не могу понять.

Вода пенится и бурлит. Кто с кем борется, что там вообще происходит?

Наконец наступает тишина.

Гораздо позже сломанное весло, плывя по течению, переваливается через край пролома и медленно дрейфует по озеру к берегу. Я подбираю его. Лопасть сломана и измазана красным.

Через некоторое время я вспоминаю, что надо включить счетчик Гейгера. Тот пронзительно визжит. Я поворачиваю выключатель. Но теперь все смотрят на меня. Все, включая самых младших, понимают, что это значит.

Джин смотрит на меня, ожидая, что я скажу. Ни помощи, ни готового решения. Опять все сваливается на меня.

— Ладно, — говорю я. — Пора. Что бы ни случилось, держитесь рядом со мной. Не выпускайте из виду идущего перед вами. Не останавливайтесь, пока не остановятся все. Ясно?

— Да, мистер Форрестер.

Встречаюсь взглядом с Джин. Она бледна, вот-вот ударится в слезы.

Фонарики, батарейки. Ни крошки еды. Здесь ее не осталось. Мы берем с собой столько угля, сколько можем унести: в карманах, в завязанной узлом старой куртке.

Я освещаю фонариком вход в один из лазов, затем — в другой. Куда направиться? Который выбрать? Настоящая терра инкогнита.

В конце концов я выбираю тот, который дальше всего просматривается. Он простирается вглубь на добрых пятьдесят ярдов, никуда не сворачивая. Вот этот.

— Хорошо. Пошли.

Мы вступаем в него, светя фонариками перед собой. Маленькая ручка хватается сзади за мой ремень. И так по всей цепочке.

Я умру первым. Я так думаю. Но что мною движет? То же нежелание умирать, приведшее меня сюда, вниз? Или что это, в конце концов, было? Может, что-то еще? Может, что-то позвало, заманило меня? Тайная любовь к тьме, любопытство, жажда исследования? Если так, то лазы тогда — логическое завершение. С чем я боролся — с необходимостью вернуться сюда или с тем, что удерживало меня, не пускало обратно внутрь?

Все распалось, и моя собственная мотивация в том числе. Я больше не могу быть уверен в том, чего я хочу, кто я, что заставляет меня идти вперед.

А может, все проще. Может, я и смог бы посмотреть смерти в лицо, но дети… Дети и Джин… Я достаточно знаю о лучевой болезни, достаточно читал и видел, чтобы понимать, что это плохая смерть — может быть, наихудшая. Смогу ли я пройти через это хотя бы сам?

В конце концов, я не смогу провести через это детей. Не смогу видеть, как они умирают так — из-за меня.

Или… я просто теперь ничего не знаю. У меня такое чувство, будто все, абсолютно все, толкает меня — нас — к лазам. Радиация и то, что стряслось с Фрэнком, что бы это ни было… Рано или поздно я должен был сдаться.

Что же в самом деле случилось с Фрэнком и другими? Что-то было в воде? Что-то вроде чудовищ, которых Джейсон слышал в лазах? Или Фрэнк решил, что это в любом случае плохой путь? Может, туннель дальше был перегорожен? Может, он решил повернуть и они схватились с Джейсоном?

Мы никогда не узнаем. Никто не собирался попробовать снова. Может, и стоило бы.

Но теперь слишком поздно.

— Пол?

— Что? — Я резко стряхиваю задумчивость. Ключевое слово — резко. Оглядываюсь.

Джин. Испуганное лицо среди таких же, очень похожих.

— Пол… Прости… Если мы пройдем еще чуть дальше, мы потеряем из виду пещеру.

Она права. Мы дошли до первого поворота. Когда завернем за угол, начнутся настоящие лазы.

— Хорошо, — говорю я. — Остановимся. Все садимся. Никто не отходит. Даже чтобы пописать.

Сидим. Я все еще вижу валуны и блеск озера. Теперь, когда мы так близки к тому, чтобы покинуть пещеру навсегда, я испытываю острое чувство потери. Будто мы покидаем дом. Мы в самой дальней точке, откуда еще можем повернуть обратно. Но конечно же на самом деле не можем. Радиация…

Некоторое время спустя включаю счетчик Гейгера. Он пощелкивает, но не слишком громко. Снова выключаю его.

Одна из девочек, из самых старших — Лаура, Лаура Роджерс, — тихо плачет. Понимаю, что мне нечего ей сказать.

Время идет. Я снова включаю аппарат. И он взвизгивает на весь лаз, как раненая летучая мышь. Выключаю. Встречаюсь глазами с Джин.

Заставляю себя встать.

Ладно, — говорю всем. — Пошли.

Туннель бесконечен.

Ярд за ярдом. Он все тянется, тянется, тянется…

Фонарик погас. Использованные батарейки летят на пол. На их место встают новые.

Но они не вечны.

Мы продолжаем идти.

Лаура Роджерс продолжает плакать.

Наконец мы доходим до развилки. Направо или налево? Я выбираю левый туннель. Мы уже достаточно поворачивали направо, и глядите, куда это нас привело.

Мы дважды останавливаемся. В первый раз я жду, пока счетчик Гейгера не закричит мне, чтобы я шел дальше. Во второй раз я его даже не включаю.

Просто продолжаю идти, ведя за собой детей. Как крысолов с дудочкой, идущий внутрь волшебной горы. Но здесь нет деревьев, на которых растут леденцы. Мой желудок урчит. Я не думаю об этом. Мимо пробегает что-то маленькое. Я не вижу, что это. Крыса. Еда. Нет. Нельзя за ней. Потеряешься и никогда не вернешься обратно. Обратно — куда?

Продолжаю идти. Идти дальше. И дальше.

Лаура Роджерс продолжает плакать. Плач становится хриплым. Я должен сказать ей, чтобы она прекратила, но, кажется, не могу. Все, что я могу, — это переставлять ноги: одна, другая…