Тэми Хоуг - Прах к праху

— Почему вы так считаете?

— Она пыталась шантажировать меня.

— На самом деле?

— Во всяком случае, до вчерашнего вечера.

— А что случилось вчера вечером?

— Я убил ее.

Эдвин Нобл подлетел к спецагенту сразу, как только тот вышел из комнаты для допросов.

— Ни слова из услышанных вами признаний не прозвучит на суде, — заявил он.

— Он отказался от своих прав, мистер Нобл.

— Мой клиент недееспособен, он не в состоянии принимать подобные решения.

— Это решит судья, — вступил в разговор Сэйбин.

Служители закона смотрели друг на друга, как две кобры. Юрек отвел в сторону помощника прокурора Логана, чтобы поговорить с ним об ордере на обыск в квартире Мишель Файн. Ковач стоял в трех-четырех шагах от них, прислонившись к стене, без привычной сигареты в зубах. Этакий одинокий койот.

— Тебя подвезти, Джей-Кью? — спросил он с надеждой в голосе.

Куинн состроил гримасу, имитируя Ковача.

— Я сегодня стопроцентный мазохист. Не могу поверить, что произношу эти слова — но ладно, поехали.

Им вслед увязался целый выводок журналистов, но Куинн с каменным лицом отвечал «без комментариев» на каждый вопрос, который задавали. Ковач оставил «Форд» на той стороне здания, что выходила на Четвертую авеню. С полдесятка репортеров преследовали их, пока они не сели в машину. Пока Сэм заводил двигатель, пока выруливал на проезжую часть, Джон не проронил ни слова.

— Бондюран говорит, что застрелил Мишель Файн и оставил ее тело в городском саду скульптур. Она пыталась шантажировать его какими-то более откровенными музыкальными опусами Джилли и признаниями, которые та ей якобы сделала. Прошлой ночью он вроде бы должен был расплатиться с ней. Они договорились, что Бондюран принесет деньги, а она передаст ему записи музыки и все такое прочее. Тогда он якобы еще не знал, что Файн имеет отношение к убийству его дочери. Он сказал, что хотел заплатить, чтобы сохранить все в тайне, но на всякий случай прихватил с собой пистолет.

— А по мне, это все попахивает преднамеренным действием, — признался Ковач, включая фонарик на приборной доске.

— Верно. Затем приходит Мишель с сумкой. Она показывает ему какие-то ноты, пару кассет, застегивает сумку. Они начинают торговаться. Она собирается уйти, не думая, что он снова заглянет в сумку.

— Никогда не полагайся на авось.

В следующий момент их «Форд» сделал резкий поворот вправо. Куинна качнуло, и он навалился на дверцу. Снаружи негодующе взвыли клаксоны.

— Он заглянул в сумку. Затем вытащил пистолет и выстрелил ей в спину. А сам ушел, оставив ее лежать там, где она упала.

— О чем она, черт возьми, думала, отдавая ему голову?

— Наверное, надеялась, что будет далеко, прежде чем он успеет вызвать копов, — задумчиво произнес Куинн. — Когда мы с Лиской приходили к ней домой, я заметил на столе туристические журналы и рекламные брошюры бюро путешествий. Готов спорить, из парка она собиралась прямиком в аэропорт, чтобы успеть на самолет.

— А как же Ванлис? Он сказал что-нибудь про охранника?

Задав вопрос, Ковач юркнул между автобусом и мини-фургоном. У Куинна на миг перехватило дыхание.

— Ничего.

— Ты сомневаешься, что она действовала одна?

— Нет, не сомневаюсь. Мы точно знаем, что она не убивала в одиночку. И также не стала бы шантажировать Бондюрана одна. Добровольные жертвы сексуального маньяка — они ведь марионетки. Власть полностью в его руках, он контролирует их посредством физического принуждения, психологического нажима, сексуального насилия. Никак не могла она действовать в одиночку.

— К тому времени, когда это произошло, Ванлис был уже за решеткой.

— У них, очевидно, имелся план, и она следовала ему, не зная точно, где находится ее сообщник. Она бы побоялась ослушаться его. Если он — тот самый…

— Они знали друг друга.

— Мы с тобой тоже знаем друг друга, но мы же никого не убивали. Лично я никак не могу представить Ванлиса в этой роли. Он никак не вписывается в нужный профиль.

— А кто тогда вписывается?

— Не знаю, — ответил Куинн, злясь больше на самого себя, чем на Сэма, который нажал на педаль газа и едва не врезался в минивэн. — Но если мы найдем Файн, то ухватимся за ниточку, по которой пойдем дальше.

Четыре радиофицированные машины прибыли на место раньше их. Городской сад скульптур Миннеаполиса — это парк площадью одиннадцать акров, в котором выставлено примерно четыре десятка работ выдающихся современных скульпторов, и главная из них — пятнадцатиметровая ложка, в которой лежала красная трехметровая вишенка.

«Даже в яркий солнечный день это место наверняка кажется странноватым, — подумал Джон. — В качестве же места преступления оно вообще словно сошло со страниц „Алисы в Стране чудес“».

— Поступил отчет из местной травматологической службы, — сообщил Юрек, вылезая из машины. — Никаких огнестрельных ранений, никаких пострадавших, соответствующих описанию Мишель Файн.

— По словам Бондюрана, их встреча состоялась возле Ложки, — произнес Куинн, когда они торопливо зашагали в направлении гигантской скульптуры.

— Бондюран уверен, что попал в нее? — уточнил Ковач. — Ведь уже было темно.

— Он сказал, что выстрелил, она закричала и упала.

— Идите сюда! — крикнул один из стоявших рядом с Ложкой копов и помахал рукой. В стылом сером воздухе его дыхание вырывалось изо рта, словно дымок сигареты.

Куинн вместе с остальными перешел на легкий бег. Репортеры окажутся здесь через считаные минуты.

— Она мертва? — спросил, подбегая к полицейскому, Юрек.

— Мертва? Нет, черт побери! — ответил тот, указывая на кровавый след на снегу. — Тут никого нет! Она исчезла!

Роб схватил Кейт за волосы и дернул. Рука машинально сжала в кармане пилочку для ногтей. Кто знает, вдруг эта пилочка в конечном итоге спасет ей жизнь? Но воспользоваться ею следует аккуратно, как можно точнее выбрав момент. Способы применения заточенного кусочка металла молнией пронеслись в сознании.

Роб ударил ее по лицу. Женщина тотчас ощутила во рту привкус крови.

— Я знаю, что ты жива. Ты недооцениваешь меня, — прошипел ее мучитель. — Даже сейчас ты пытаешься показать мне свое превосходство. Как, однако, глупо с твоей стороны!

Кейт опустила голову и подобрала под себя ноги. Ему хочется, чтобы она испугалась. Он хочет видеть в ее глазах страх. Хочет, чтобы страх запахом пота исходил от ее кожи. Надеется услышать испуг в ее голосе. Вот оно что! Вот что, оказывается, он жаждал уловить в записях голосов жертв — как своих собственных, так и других преступников. Конлан стало не по себе от одной только мысли о том, как эти женщины изливали ему душу, а он подпитывал больные фантазии их страданиями и страхом.