Тэми Хоуг - Прах к праху

Во всяком случае, так он думал. Здесь у нее была новая жизнь. Новая карьера, друзья, дом. Внутренний голос подсказывал, что ему лучше держаться на расстоянии, оставаться в одиночестве. Однако искушение так и манило скрюченным пальцем и обольстительной улыбкой, а сила сожалений подталкивала в спину.

Ему казалось, что пять лет — слишком большой срок для того, чтобы хранить в себе эти сожаления. Нераскрытые дела, проигранные судебные процессы, ускользнувший от правосудия детоубийца. Неудачный брак, смерть матери, алкоголизм отца. Что, если он сам не спешил избавляться от них? Что, если именно поэтому он испытывает внутреннюю пустоту? В его душе просто не осталось места ни для чего, кроме высохших обломков прошлого.

Злясь на себя, Куинн негромко выругался. По идее, он должен проникнуть в сознание преступника. Он же копается в собственном.

Джон даже не заметил, сколько просидел, в задумчивости откинувшись на спинку стула, сколько минут потерял. Он энергично потер лицо и облизнул губы. И почему-то ощутил фантомный привкус виски. Странная шутка подсознания, потому что никакого виски нет и не будет. Он не позволяет себе пить. Он вообще многого себе не позволяет. Добавь он к этому списку сожаление, что у него осталось бы?

Куинн подошел к той части стены, где наклеил свои мысли о жертвах Крематора, от руки написанные цветными фломастерами. Исключительно заглавными буквами. Плотно стоящими, с сильным наклоном вправо. Графологи, глядя на его почерк, удивленно поднимают брови и мычат что-то невнятное.

Над этими листками наклеены фотографии трех женщин. На столе лежит папка, набитая — страница за страницей — аккуратно отпечатанными протоколами, картами, масштабными рисунками места преступления, фотографиями, протоколами вскрытия. Можно сказать, его карманная библия. Но ему удобнее распределить основную информацию линейным образом. Отсюда — заметки на стене и фотографии трех улыбающихся женщин. Женщин, которых больше нет в этом мире. Женщин, чьи жизни погасли, как свечи, чье достоинство было грубо отнято и растоптано.

Три белые женщины. Все трое в возрасте двадцати одного — двадцати трех лет. Рост варьируется от среднего до высокого. Телосложение тоже разное: от ширококостной Лайлы Уайт до миниатюрной Фон Пирс и средних размеров Джиллиан Бондюран.

Две проститутки и студентка колледжа. Все они жили в разных районах города. Проститутки работали в разных кварталах, в которых Джиллиан Бондюран практически не бывала. Пути Лайлы и Фон вполне могли время от времени пересекаться, но крайне маловероятно, чтобы Джиллиан захаживала в те же бары, рестораны и магазины, что и они.

Куинн задумался над темой наркотиков, но никакой связи с данным делом не нашел. Лайла Уайт была чиста, пройдя программу реабилитации. Фон Пирс наркотиков не употребляла, но о ней известно, что время от времени она впадала в короткие запои, отдавая предпочтение дешевой водке. А Джиллиан? Наркотики не обнаружены ни у нее дома, ни в ее крови. За ней не числилось никакого криминального прошлого. По крайней мере, полиции ничего об этом не известно.

«Вы думаете, они хотят, чтобы люди узнали, почему их дочери стали проститутками или наркоманками?» — Джон до сих пор слышал горечь в голосе Питера Бондюрана. Интересно, откуда она?

Джиллиан. Фрагмент, который упорно отказывался вписаться в мозаику всех трех преступлений. Она рушила всю логическую схему. Существует — и при этом довольно распространен — тип убийцы проституток. Проститутки — жертвы из группы повышенного риска, они представляют собой легкую добычу. Те, кто их убивал, как правило, были социально неадекватными личностями: малообеспеченные белые мужчины, имевшие в прошлом опыт унижения со стороны женщин и пытавшиеся отомстить, убивая, как им казалось, самых худших и самых недостойных.

Если, конечно, Джиллиан не вела тайную жизнь проститутки… как говорится, всякое бывает… Но до сих пор не обнаружено никаких свидетельств того, что у нее имелся хотя бы бойфренд, не говоря уже о списке клиентов.

«Парни ее не интересовали. Она не стремилась иметь временных отношений. Она и без того пережила слишком многое…»

Что же такого она пережила? Развод родителей. Болезнь матери. Отчим в новой стране. Что еще? Нечто еще более глубокое? Более зловещее? Нечто такое, что вынудило ее обратиться к Лукасу Брандту.

«Поймите, проблемы, которые привели Джиллиан ко мне, могут не иметь абсолютно никакого отношения к ее смерти. Убийца мог ничего не знать о ней».

— А вот я готов спорить на доллар, мистер Брандт, что он все-таки знал, — тихо возразил вслух Джон запавшей в голову фразе доктора и глядя на фотографию девушки. Он, как говорится, печенкой это чувствовал. Дело в самой Джиллиан. Было в ее жизни нечто такое, отчего она попала в поле зрения убийцы. Если бы удалось выяснить, что именно, можно было бы надеяться, что им удастся поймать этого ублюдка.

Куинн снова вернулся к столу и, перелистав страницы папки, нашел раздел с фотографиями. Цветные снимки размером восемь на десять, снабженные соответствующими подписями. Снимки с места преступления: общие снимки, крупные планы, снимки останков, сделанные с разных ракурсов, печальные свидетельства изуродованных и оскверненных женских тел. А также фото, сделанные судмедэкспертами: фотографии привезенных в морг останков, как до, так и после обработки, снимки отдельных этапов вскрытия, крупные планы телесных повреждений. Повреждений, нанесенных сексуальным маньяком живым женщинам. Повреждений, нанесенных мертвым телам. Эти носили скорее фетишистский, нежели садистский характер, будучи порождением фантазий убийцы. Изощренных фантазий. Которые формировались в его сознании едва ли не с детства.

Куинн не спеша пересматривал фотографии ран, внимательно разглядывая каждый след, оставленный убийцей. Его особое внимание привлекли ножевые раны на груди. Восемь ударов ножом практически в одном месте. Длинный след, короткий след, длинный след, короткий след — вместе они образовывали рисунок.

Из всех надругательств над телом именно он не давал Куинну покоя. Ожоги ему понятны. Обгорелая человеческая плоть была чем-то нарочито демонстративным, своего рода публичным заявлением. Прах к праху. Символические похороны, окончательный разрыв его связи с жертвой. Ножевые удары означали нечто более личное, интимное. Что же именно?

Сознание спецагента наполнила какофония голосов Бондюрана, Брандта, патологоанатома, Ковача, полицейских и коронеров, судебно-медицинских экспертов и агентов из сотен предыдущих дел. И все наперебой громко выражали свое мнение или сомнение. Голоса звучали так громко, что мешали думать. Его собственная усталость лишь усиливала этот шум, и вскоре он уже молил бога, чтобы кто-нибудь отключил эти безумные звуки.