Джастин Скотт - Девять драконов

В нем была куча отделений, тайничков и ящиков, к счастью, незакрытых, — как и его ум. Все содержимое было в образцовом порядке, как обнаружила Вивиан, когда вынула ящики в поисках компьютерной дискеты или ключа от сейфа.

Она сомневалась, что сможет найти что-нибудь, но это был ее единственный шанс. Хотя ее изгнание из «Макфаркар-хауса» будет не настолько окончательным, как думала Викки Макинтош, дочь Дункана, без сомнения, въедет в офис тайпана после выписки из больницы.

Ирония заключалась в том, думала Вивиан, что единственный секрет, который перешел к ней от Дункана, был связан с единственным секретом, который был у нее от него. По мере того как они становились ближе друг другу, она рассказывала ему все о привычках ее матери, страхе отца, их бегстве от Красных Стражников, их нищете и даже о своих любовных приключениях, такими, какими они были, — даже о Стивене Вонге, которого Дункан сразу же забраковал со смехом:

— Если бы Ноу Вэй не вскружил тебе голову, ты бы наверняка вышла замуж за почтенного китайского юношу, и сейчас я имел бы дело с ревнивым мужем.

Но Дункан мгновенно загорелся бы ревностью, если бы речь пошла о романе, затрагивающем ум или душу. Поэтому она никогда не рассказывала ему о Ма Биньяне. Ложь давалась ей нелегко. Но в случае с Ма Биньяном инстинкт подсказывал ей скрыть это от Дункана. Это был просто роман умов. Они пожимали друг другу руки как товарищи при приветствии и обменивались свирепыми объятиями при расставании. Потому что они вместе боролись со злом, проиграли битву и затаились, готовясь к войне.

Ма Биньян был человеком, который мог сказать:

— Мы верим, что стоит пожертвовать нашими жизнями во имя прогресса и демократии в Китае.

Он сказал это о площади Тяньаньмэнь, но Вивиан Ло привыкла трепетать от тех же слов и дома — отец получил их по наследству от дедушки, как и пафос Движения 4 мая 1919 года: прогресс и демократия — две вещи, которые, маршируя рука об руку, в конце концов, изменят Китай и изгонят хаос.

Она познакомилась с Ма Биньяном во время кровавой бойни восемь лет назад, когда ей было двадцать четыре. Она постоянно ездила в Китай, чтобы хорошо зарекомендовать себя в качестве внештатного китайского компрадора. Представляя интересы четырех мелких гонконгских клиентов и ища пятого, она моталась между Гонконгом, Шанхаем, Кантоном, Шэньси и Пекином, обхаживая министерских чинуш и боссов с фабрик. Она объезжала Китай на поездах с жесткими сиденьями и на моторных суденышках и спала в студенческих общежитиях и гостиницах, чтобы сэкономить деньги.

Будучи сама недавно студенткой, она очень скоро оказалась вовлеченной в ночные дискуссии в группках «молодых интеллектуалов». И поэтому расцвет студенческого демократического движения в 1989 году ее не удивил. Почти год она чувствовала их разочарование экономическими реформами, ростом инфляции, которая доводила до нищеты и без того бедных студентов и рабочих, и их гнев на коррупцию, процветавшую среди детей высоких партийных чиновников.

Когда демонстрации стали расти и шириться, ей пришлось вернуться в Гонконг к своим клиентам, но она следила за событиями, как и все в городе, по телевизору. Однажды утром она проснулась и увидела, что ее отец переключает канал за каналом. Выражение его лица было мрачным. Ли Пэн махал кулаком, когда он осуждал забастовку-голодовку и объявлял военное положение. Вивиан думала, что армия никогда не поддержит его. Ее отец боялся худшего, потому что Ли Пэн носил костюмчик Мао вместо европейской деловой одежды. Выбор наряда Ли Пэна, больше чем его слова и его военное положение, обещал возврат к репрессиям.

— Не езди больше в Пекин, — предостерегал ее отец.

Но она, как многие гонконгцы, была убаюкана годами свободных и легких путешествий и коммерции между Гонконгом и КНР и пришла к вере, что тоталитарная Коммунистическая партия каким-то магическим образом сама растворится, когда столкнется с волей народа.

Гонконг буквально взорвался радостным единением с китайцами, невиданным доселе в как бы, само собой разумеется, помешанной на деньгах колонии. Одна шестая всего населения — миллион человек — промаршировали к Хэппи Вэлли Рэйскоз в поддержку пекинских студентов. Неразрывная цепь демонстрантов растянулась от центра по всему пути к Ноз-Пойнту и Хэппи Вэлли. Когда все речи были произнесены, Вивиан отмахнулась от страхов отца и, пожертвовав деньгами, которые копила на покупку портативного факса, позволила себе роскошь полета в Пекин.

Здесь она бродила, широко раскрыв глаза, по площади Тяньаньмэнь. Видеть студентов, которые не имели опыта участия в организации подобных дел, но создали живой город практически из ничего — движение транспорта сквозь толпы, еда, медицинское обслуживание и удивительная система связей, протянувшихся от площади в остальной Китай и мир за ним, — все это было блестящим воплощением того, о чем мечтал и о чем научил мечтать и Вивиан ее отец.

Китай будет великим, если его народу позволят идти своим путем в современный мир. Студенты с гениальной изобретательностью использовали новейшие достижения современной технологии. Миниатюрные электронные мегафоны позволяли сотням слышать хорошего оратора.

Миниатюрные видеокамеры давали возможность показать то, о чем умалчивало правительство. Люди повсюду знали, что происходит.

Невероятный гуманизм протестующих тоже был источником безграничного оптимизма. Опять и опять, когда напряженность нарастала и солдаты и полицейские оказывались отрезанными от своих подразделений и им угрожала опасность, студенты защищали несчастных. Вивиан сама держала окровавленную руку солдата и помогала доставить напуганного парня в безопасное место. Если студенты могли сохранять такую гуманность даже в страстном климате их революции — значит, наконец, Китай очнется от мрака.

Но площадь Тяньаньмэнь не могла стать местом долгого воплощения их мечты. Зловоние и теснота, порожденные таким количеством людей, живущих безо всяких удобств, побеждали. Эпидемии дизентерии и конъюнктивита начали свирепствовать в палаточном городке, и Вивиан была рада, что каждый вечер могла возвращаться в свой скромный, но относительно чистый номер в отеле. Она была в этой комнате в ту ночь, когда армия перешла в атаку. Она ненавидела себя за то, что не была на площади с самого начала штурма. Но на следующее утро, когда людей на той стороне, где стояла она, начало косить неистовым огнем пулеметов и Вивиан бежала рядом с велорикшей, везшим раненую женщину в больницу, и старалась перетянуть артерию на кровоточащем бедре раненой, — она благодарила Тинь Хао за то, что ее тело осталось невредимым.