Вильям Кобб - Клуб Мертвых

Молодой человек уронил голову на стол. Он был совершенно пьян. «Перцовка» сделала свое дело.

— Теперь, — прошептал Дьюлуфе, — он может приходить… Мальчишка таков, каким он хотел…

В эту минуту дверь отворилась и в ней показалась тощая потертая физиономия.

— Эй! Метла! — сказал вошедший резким голосом. — Его еще нет здесь?

— А! Это ты, Кониглю!

— Отвечай же!

— Нет… его нет здесь…

— Вот и отлично! Видишь ли, Метла, нас собралось пять или шесть человек, и мы хотим переговорить… и мы бы не желали застать здесь патрона.

— Ба! Кто с тобой?

— О! Все славный народ… Бибе, Ла-Кюре, Франк, Мюфлие и Трюар… потом Малуан…

— Черт возьми! — сказал, смеясь, Дьюлуфе. — Весь штаб!…

— Дай нам вина… вот деньги… я позову их.

Кониглю снова открыл дверь и своими длинными руками начал махать группе, стоявшей в некотором отдалении. Минуту спустя эти люди уже входили в зал «Зеленого Медведя». Было бы слишком большим преувеличением заявить, что Кониглю и его товарищи принадлежали к избранному обществу, или уж очень хорошо умели они скрывать свою принадлежность к высшему свету! Попросту говоря, это были оборванцы, которые, казалось, олицетворяли собой все мыслимые пороки. Штаб, как назвал их Метла, давал ложное понятие об армии, потому что никогда, может быть, бродяги и воры не имели более отвратительного вида.

Впрочем, надо сделать исключение для одного Мюфлие, который был одет в длинный сюртук, чистые панталоны и высокую модную шляпу, тогда как другие были едва прикрыты самыми жалкими лохмотьями. Все почтенное общество, за исключением Мюфлие, уселось за стол.

— Ну, что же! — сказал Кониглю. — Будем мы говорить или мы не будем говорить?

— Надо говорить! — отвечал Франк, который был обязан этим прозвищем одному весьма деликатному делу — убийству и воровству, которые принесли ему один франк выгоды и двенадцать лет каторжных работ.

— Кто же начнет? — спросил Ла-Кюре.

Наступила минутная пауза. Казалось, что в ораторы никто не рвался. Сидевшие молча переглядывались.

Тогда Мюфлие, оставшийся стоять у стойки, сделал шаг вперед и, прокашлявшись, произнес громовым голосом:

— Вы просто стадо баранов!

— Как! Что? Баранов! — раздалось со всех сторон.

Надо сказать, что Мюфлие, человек деятельный и рассудительный, носил громадные усы, придававшие ему зловещий вид, который он еще более подчеркивал, страшно вращая большими выпученными глазами.

— Я сказал: баранов! — повторил он.

Малуан, маленький и худой, чуть не сполз со стула.

Он был ярым почитателем Мюфлие, который со своим сюртуком представлял для него идеал мужской красоты. Но в то же время Мюфлие пугал его.

— Зачем говорить так громко? — заметил Бибе. — Можно объясниться без крика?

— Друзья мы или не друзья? — произнес Кониглю, любивший задавать риторические вопросы.

— Если вы заткнетесь, то доставите мне большое удовольствие, — заметил Мюфлие.

— Возьми назад баранов!

— Я ничего не беру назад! Что сказано, то сказано. А! — продолжал почтенный Мюфлие, размахивая палкой. — Или вы считаете меня дураком?

— О! — вскричал Малуан тоном решительного протеста.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Кониглю.

— Что? Вот… вы уже испугались!

— Испугались! Мы! Что за чушь!

— Вы жалкие трусы! Вчера вечером вы были, как порох! Все орали! Бранили патрона! А сегодня утром — совсем другое, вы уже трусите…

— Ложь! — закричал Кониглю.

— Трусите! — повторил Мюфлие, повышая голос. — Вас надо было чуть ли не тащить сюда волоком, да и то ты, Кониглю, полез разнюхать, не здесь ли патрон, и не вошел бы, если бы он оказался здесь!

Глухое рычание было единственным ответом на это обвинение.

— Но я не боюсь…

— О! Нет! Никогда! — изрек Малуан.

— Я прямо скажу патрону, что это не может дальше так продолжаться!

При этом достойные сотоварищи время от времени опасливо поглядывали на дверь, дабы убедиться, что тот, которого упоминали, не вошел неожиданно.

— Нет, это не может так продолжаться! — снова начал оратор. — Пора кончать!… Хватит смеяться над Волками!

— Да! Да!

— Как он говорит! Как он говорит! — шептал Малуан, глаза которого расширились, восторженно созерцая мужественную красоту Мюфлие.

— В самом деле, Волки мы или не Волки? — сказал Кониглю.

— Ну! — торжественно продолжал Мюфлие. — С каких это пор Волки болтаются без дела? Вот уже два месяца, как тот, кого мы выбрали предводителем, не дает нам никакого дела! Он забыл о нас!

— Мы умираем с голоду!

— Совсем обнищали!

— Мхом покрылись!

— Заржавели!

— Именно! Заржавели мы или не заржавели?

Мюфлие с довольным видом оглядел все собрание.

— Что это за генерал, который не дает работы своим солдатам?… Это странно, тут что-нибудь да есть! Господин предводитель Волков вращается в большом свете, он работает среди знати… тогда как мы еле перебиваемся… Это прежде всего унизительно! Руки даны для того, чтобы ими работать! Мы ничего не зарабатываем, а капиталы уходят…

— О, они уже далеко ушли!

— Нам вроде бы платят. Но что? Сорок несчастных су в день, точно рабочим! Мы! Рабочие! Разве мы стали бы Волками, если бы желали опуститься до рабочих?

— Ого-го! Конечно, нет!

— Мы — Волки! Нам нужна добыча!

— И большая!

— А чтобы она была большая, нужно ее, как минимум, найти!

— Да! Да!

— Так вот, я, Мюфлие, громко заявляю, что мое достоинство возмущается против получения этой постыдной поденной платы, против этих жалких подачек!

— Браво! Я тоже!

— Я заявляю, что мои интересы страдают, что безделье наносит мне страшный вред, и я хочу, чтобы это изменилось!

— Да! Это должно измениться!

— Итак, мои барашки, когда явится патрон, мы должны прямо заявить ему, в чем дело!

Это предложение, несмотря на горячий тон его, подействовало на собрание охлаждающим образом. Но Мюфлие зашел слишком далеко, чтобы остановиться на полдороге. В эту минуту Дьюлуфе, стоявший до сих пор в стороне, подошел к ним и стал внимательно прислушиваться.

— Нечего вилять, — продолжал Мюфлие, — мы люди действия, нам нужен и начальник деятельный!

— Кажется, Биско доказал нам свои преимущества, — вдруг вмешался Метла.

— Доказал!… Так что с того? А мы-то, чем мы хуже его?…

— Да, но он давал вам отличную работу! Что поделать, если вы бездонные бочки…

— Может быть, нам надо было копить, чтобы доставить удовольствие господину Биско? — проговорил Кониглю своим визгливым голосом.

— Чего же вы, наконец, хотите? — спросил Дьюлуфе.

— Мы хотим, моя маленькая Метелочка, — насмешливым тоном отвечал Мюфлие, — мы хотим, чтобы с нами впредь не обращались как с рабами, как с собаками, мы хотим, чтобы удосужились вспомнить о нашем существовании!