Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля

— По-разному. В два, в три. До последнего посетителя. — Затем она сделала короткую паузу, как будто обдумывая, что еще добавить. И продолжила скороговоркой: — Слушайте, мне надо бежать. Но если вы никуда не торопитесь, можете подождать меня — максимум час — и проводить до дома. Здесь идти минут пятнадцать. Сможем спокойно поговорить, и я расскажу вам, что делать в Валенсии и в окрестностях.

Франческо сказал, что мы никуда не спешим и с удовольствием ее подождем. Она вернулась к работе, а мы остались сидеть за нашим столиком. Мне было хорошо. Я погрузился в теплый воздух и в сладкую, непобедимую лень. Время, ответственность, я сам — все растворилось в этой неге. Отчасти по вине алкоголя — сначала пива, а теперь коктейля, — отчасти по вине самого этого экзотического места.

Мы ушли вместе с Анджеликой — полтора часа и три кайпириньи спустя. Я всегда хорошо переносил спиртное, поэтому, несмотря на туман в голове, твердо держался на ногах. Еще я подметил, что Анджелика изменилась: распустила длинные, выкрашенные в медный цвет волосы и подкрасилась.

Мы выпили по паре стопок рома в закрывающемся баре. Хозяин оказался приятелем Анджелики, выпил с нами и не взял с нас денег.

Мы снова вышли на улицу. Теперь Франческо и Анджелика говорили между собой. Понятное дело, я остался за бортом и тащился сзади.

Я глазел по сторонам и глупо улыбался. Шел четвертый час, а на улицах все еще было полно народу. Не только шумные компании, одинокие пьянчужки и перебравшие юнцы, но и пожилые синьоры в белых рубашках с невероятными воротничками, и целые семьи с детьми, бабушками и собаками. Мы встретили даже двух монашек. Запакованные с ног до головы в свое облачение, они медленно прогуливались и оживленно беседовали. Я долго смотрел им вслед. Хотел их получше запомнить, чтобы на следующее утро или десятью годами позже не сомневаться, не приснились ли они мне.

Все казалось фантастическим, неправдоподобным, пьянящим и пропитанным легкой ностальгией.

Мы дошли до дома Анджелики, и она предложила нам подняться выпить чего-нибудь. При этом она явно имела в виду только Франческо. Я притворился уставшим и слишком пьяным и под этим предлогом откланялся. «Не так уж я пьян, — рассуждал я, — чтобы не понять, что к чему». Франческо с Анджеликой скрылись за грязной деревянной дверью. На прощанье она чмокнула меня в щечку.

Мне потребовался час, чтобы найти гостиницу. Пока искал, зашел в пару баров и выпил еще пару рюмок рома. Когда я лег, отлив невероятное количество жидкости, кровать завертелась вокруг своей оси. А может, это комната вертелась, а постель стояла неподвижно. Я подумал о Галилее. С него началась современная наука. Или с Ньютона? Это очень сложно, говорил я себе, но я должен вспомнить. Черт, я же никогда не пьянею, все так говорят. Кто все? Да и потом, что значит, я должен вспомнить?

А потом вдруг все исчезло.

Меня разбудил звук сильного удара, донесшийся с улицы. Я встал и дотащился до окна. Мне показалось, что рот у меня замурован цементом. Я попробовал произнести какое-нибудь слово — ругательное — просто чтобы убедиться, что не онемел. Поднял жалюзи и высунулся наружу.

Столкнулись два грузовика. Возле них отчаянно жестикулировали двое мужчин. За происходящим с интересом следила группа зрителей на тротуаре. Оба скандалиста были толстыми и высокими, с гигантскими животами, оба одеты в одинаково растянутые хлопчатобумажные майки. Они расхаживали и махали руками в едином ритме, как будто выполняли хореографические упражнения. Вся сцена разворачивалась удивительно синхронно, с какой-то не поддающейся разгадке симметрией.

Потом до меня дошло, что и грузовики одинаковые. Та же модель, те же цвета — белый с фиолетовым, — та же надпись на боках. Они принадлежали одной транспортной компании, а шоферы носили фирменные майки. Я сразу же потерял к ним интерес, повернулся спиной и вернулся в комнату.

Франческо еще не пришел, и я решил не торопиться. Помыться, одеться, спуститься на завтрак, выкурить сигарету. Было девять утра, и за этими занятиями я рассчитывал дотянуть до десяти. Если Франческо так и не появится, придумаю, что делать дальше.

Он не появился, и я начал беспокоиться. Эйфории вчерашнего вечера как не бывало. Сейчас, в ресторане этой убогой гостиницы, ее сменила тревога, если не паника. Может, собрать свои вещи и сбежать?

Потом я взял себя в руки, попросил у портье карту города и, оставив Франческо записку, вышел.

Стояла ужасная жара. Город в то раскаленное утро не имел ничего общего с тем сюрреалистическим, волшебным местом, по которому мы гуляли накануне вечером. Магазины не работали, редкие прохожие изнывали от жары. Во всем присутствовала какая-то разлагающая безнадежность.

В то утро Валенсия показалась мне красивой, но немолодой женщиной, с которой просыпаешься после ночи любви. Накануне вечером она принарядилась, накрасилась и надушилась. Но сейчас она только что пробудилась: у нее сонные глаза и слишком длинные, на твой взгляд, волосы. По квартире она ходит в старой футболке, и ты мечтаешь об одном — оказаться где-нибудь подальше отсюда. Возможно, и она мечтает о том же.

Я шатался по улицам, непонятно почему преисполненный решимости. С каждым часом становилось все жарче, но я только ускорял шаг. Слонялся по городу без смысла и цели. Я не дал себе труда ознакомиться с картой и не имел ни малейшего представления, куда и зачем иду.

Я миновал старые, облупившиеся здания и оказался в большом парке. Пожилая синьора объяснила мне, хотя я ее ни о чем не спрашивал, что мы находимся в пересохшем русле реки Турии, воды которой несколько лет назад отвели в новое русло, а на месте старого разбили этот парк.

Странные воспоминания остались у меня об этом дне, проведенном в Валенсии под палящим солнцем. Беззвучные, как старое кино — немое, но с неестественно яркими красками.

Я гулял несколько часов подряд, потом остановился съесть тапас и выпить пива в баре с выставленными на улицу столиками под старыми выцветшими зонтами. Потом еще долго шагал, разыскивая свою гостиницу.

Когда наконец я ее нашел, то простил ей все ее убожество ради кондиционера. Он кряхтел, но работал. Снаружи столбик термометра поднялся до сорока градусов.

Вместо того чтобы протянуть мне ключ, портье объявил, что другой кабальеро вернулся и находится в комнате. Я почувствовал себя спасенным.

Мне пришлось трижды постучать в дверь, прежде чем Франческо, пробормотав что-то неразборчивое, открыл дверь. Он стоял в одних трусах и черной майке.

Снова усевшись на кровать, он молча просидел пару минут, полуприкрыв глаза, как будто искал что-то на полу. Потом постепенно начал приходить в себя. Выглядел он так, словно два дня путешествовал в товарном вагоне. Наконец, тряхнув головой, он посмотрел на меня.