Макс Коллинз - Секретные материалы: Хочу верить

Он резко замолчал. Уитни и Драмми, смотревшие на своего консультанта, проследили за его взглядом. Священник перестал слоняться, застыл на месте.

А потом, будто им овладела необходимость помолиться, отец Джо рухнул на колени.

Малдер бросился к нему, увязая в снегу чуть не по колено. У него за спиной двое агентов ФБР изо всех сил старались не отстать.

Священник, по-прежнему на коленях, посмотрел на них, когда они резко остановились перед ним, взметнув снег ногами.

Лицо его стало длиннее обычного, в глазах печаль, и в каждой складке на лице — страдание.

— Она бежала… она пыталась уйти от них. — Он отвернулся в сторону. — Их было двое… но она не смогла… — Он снова повернулся к ним. — Он ее сбил с ног! Вот здесь. — Он показал кивком на снег. — Прямо здесь… и они ее сунули в кузов… в кузов…

— Куда? — спросила Уитни, подавшись вперед, руки на коленях. — В багажник? В грузовик?

— В багажник… нет, в грузовик. Сзади. — Он глядел прямо перед собой, не моргая, и ничего не видел, видел только что-то внутри себя. — Грузовик… и на нем что-то. — Он прищурился. — Не знаю, что это.

— Отец Джо, мало этого! — отчаянно сказала Уитни. — Мы должны ее найти…

Лицо его свело гримасой страдания.

— Ей больно… ей очень больно…

— Где, скажите? — настаивала Уитни.

Он мотал головой, полузакрыв глаза, и лицо у него было почти испуганное.

— Не знаю… не вижу…

— Мы должны ей помочь! Ну постарайтесь же!

Но косматый священник чуть не плакал и, казалось, сейчас свалится от усталости. Он снова затряс головой:

— Не вижу… не вижу…

Не поднимаясь с колен, он рухнул на руки и зарыдал — глубокими, душу выворачивающими рыданиями из самой глубины своего тела, души, быть может.

Драмми посмотрел на Малдера скептически, и Малдер только подумал, что хорошо бы Скалли была здесь. Он на хорошую актерскую игру покупается, но Скалли просекает ее сразу — если здесь есть что просекать. Она бы четко указала, в чем здесь фальшь — если фальшь есть.

Если бы Скалли была здесь.

— Вы были правы, Малдер, — сказал Драмми.

— Да?

— Этот тип не купился. Он нас всех купил.

Чернокожий агент с отвращением развернулся и зашагал прочь по глубокому снегу.

Но Малдер и Уитни остались, глядя на рыдания отца Джо, который все больше и больше казался бездарным актером, безнадежно переигрывающим в своей последней роли.

И тогда Малдер увидел кровь.

Капли крови, падающие, хлюпающие, разливающиеся на снегу под свесившейся головой отца Джо.

Малдер шагнул вперед, положил руку ему на плечо и спросил:

— Отец Джо? Вы себя…

Высокий священник с растрепанными волосами взглянул на Малдера, и тот никак не ожидал увидеть такое.

Отец Джозеф Криссмен рыдал, это так. Он не симулировал.

Он плакал кровавыми слезами, и красные потеки остались у него на щеках.

Уитни тоже это видела, и она переглянулась с Малдером и кивнула. Малдер понял, что ее доверие к нему выросло.

Дана Скалли в белом халате поверх коричневой юбки и блузки свернула из людного коридора в тишину палаты, где сидел, чуть приподнявшись на больничной койке, ее юный пациент, Кристиан Фирон — маленькая детская фигурка — и смотрел в окно на белизну зимнего утра.

— Здравствуй, Кристиан! — Скалли подошла к кровати. — Рано ты проснулся сегодня.

Бледный ребенок в пижаме со слониками и клоунами поднял на нее глаза:

— Я просто думал.

— Правда? И о чем ты думал?

— О том, как отсюда уйду.

Его целеустремленность, его мужество вызвали у нее улыбку — не совсем такую, какой обычно улыбается пациенту врач.

— Ты знаешь, — сказала она, — я вот как раз думала о том же.

Он кивнул. Глаза его не были глазами ребенка. Душа стара, как сказал бы Малдер.

— Так, — начал Кристиан, и голос его слегка дрогнул. — Я скоро отсюда выйду?

Не только целеустремленность и не только мужество. Еще и страх тоже есть.

Глаза ее стали жесткими:

— Тебя кто-то напугал?

И опять он кивнул:

— Да. Этот человек… он так на меня смотрел…

Она хотела посмотреть медицинскую карту, но там была только пустая папка. У нее сердце оборвалось.

— Какой человек?

Глаза мальчика ей ответили, и она обернулась к почти призрачной фигуре в черном — к отцу Ибарре, который стоял в коридоре и смотрел ту самую карту, которую она искала.

Улыбнувшись маленькому пациенту оптимистической улыбкой, слегка сжав ему плечо, она сказала:

— Ты не бойся, Кристиан, — и вышла поговорить с администратором.

Она кивнула на карту в руках священника, улыбнулась, но голос ее звучал очень резко:

— Я как раз ее искала.

На его печальном вытянутом лице выразилось сочувствие, но усталое — то, что сопутствует не надежде, а безнадежности.

— Доброе утро, доктор Скалли. Я хотел сам просмотреть историю… и, конечно, результаты тех анализов, что вы назначили.

Она просто окаменела. Поведение администратора выходило за всякие границы профессиональной этики. С ледяной вежливостью она сказала:

— Но это не ваша компетенция, святой отец, а лечащего врача. Каковым в данном случае являюсь я.

Складка на этом лице теоретически могла бы быть названа улыбкой, но в ней не было ни грамма дружелюбия или поддержки.

— Это моя компетенция, доктор Скалли, следить, чтобы все мои врачи принимали всегда наилучшие решения — наилучшие как для пациентов, так и для моей больницы.

Она протянула руку:

— Позвольте мне ознакомиться с результатами анализов?

Он помолчал, потом вздохнул и протянул ей карту. Когда он заговорил, в его голосе слышалось истинное сожаление, забота, и тон был почти родительский:

— Наша задача — лечить больных, доктор Скалли, но не продлевать страдания умирающих. И уж тем более не добавлять страданий ребенку. Мы уже перешли от лечения к уходу — а на такой исход есть иные учреждения, где мальчику будет лучше.

Слово «исход» прозвучало леденящим холодом, но оспорить позицию священника было невозможно — с точки зрения логики.

Она кивнула, тихо сказала: «Понимаю», — и пошла прочь, ощущая спиной траурные глаза администратора.

Ей только казалось, что он слишком легко перешел к трауру. И ей казалась излишней его готовность дать ребенку, такому как Кристиан, с минимумом страданий уйти в поэтическую ночь. Человек веры охотно сдался житейской мудрости и заботе о больничной статистике.

Она быстро шла, стараясь изо всех сил ни с кем не столкнуться — с врачами, сиделками, сестрами, монахинями, пациентами, — не привлекать внимания, хотя сама почти ничего не видела от слез на глазах и практически бежала уже от душивших ее эмоций.