Джесси Келлерман - Беда

Во второй понедельник новой практики, перед уходом на работу, Джона выглянул из окна и увидел на углу женщину в пуховике. Ростом и фигурой она так напоминала ее, что Джона как последний идиот прихватил сумку и полез вниз по пожарной лестнице. Только на нижней ступеньке разглядел, что это старик с сигарой.

Рисковать не намерен, твердил он.

Из ночи в ночь проблемы со сном. Диск закопан в ящике стола, но и сквозь деревянную столешницу — бьется, пульсирует. Того гляди, комната вспыхнет адским пламенем.

Он ни с кем не делился. Какой смысл? Ему от этого лучше не станет, Рэймонда Инигеса не воскресишь, а Симон Инигес и Роберто Медина и так надеялись его засудить. Если он признает свою ошибку, пусть и действовал из лучших побуждений, вряд ли он станет в их глазах героем. Да и кому рассказать? Родителям? Вику? Лансу? Напугать их до полусмерти? Белзеру рассказать?

Повесь на себя табличку: «Прошу вас, отдайте меня под суд». Давай уж сразу. Полно, сынок, что сделано, то сделано.

Он не мог сообщить в полицию о преступлении — ведь единственное преступление совершил он сам, Ив ничего не сделала. Болтала много да трахала его в публичных местах — не более того. Никогда не угрожала, ни намека, что может причинить ему вред. И не причинит никогда. Она же его любит.

Вот так и выматывала его тревожность: щелчок переключателя — и он жалкий безумец, сознающий при этом, что щелкнул-то переключателем он сам. Ив довольствовалась легчайшим намеком и тут же отступала в сторону, предоставляя Джоне провариться в молчании. Она знала, что его темное воображение, неустанно работающий механизм по производству вины, сам докончит остальное. Знала, что Джона не справится с грузом «а что, если». А что, если он — убийца. А что, если Ив сделает с ним то же, что с Рэймондом. А что, если ничего с ним не сделает.

Молчание. А что. Если. Страх. Все три слова — синонимы. Один шанс выиграть и миллион — проиграть.

Он пожирает себя изнутри.

Ты — великий художник.

Она убеждена, что все это ему по нраву.

Он думал, не передать ли диск в полицию или прокурору. Каковы могут быть юридические последствия? Преступником он себя все-таки не считал. Он действовал решительно при виде чужой беды. Он ошибся, но с людьми такое бывает. Столь же свойственно людям и строго судить других за ошибки: превозноситься морально. Если он сдаст эту запись, вся вина обрушится на него, на него одного. Насколько Джона понимал, Ив не могут судить за то, что она стояла себе в сторонке и помалкивала.

Или все-таки могут? Он понятия не имел о юридических тонкостях. Во всяком случае, она не побоялась послать ему этот диск. Догадывалась, возможно, что ему пороху не хватит кому-то еще показать. И была права. Теперь они связаны вовек этим общим знанием, заключены во вселенной для двоих — в точности как Ив и добивалась.

Пятница, 19 ноября 2004

Психиатрическое отделение, вторая неделя практики

— Опять жужжите, — сказала ему Бонита.

НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН

Он выключил телефон и принялся за буррито.

— Это мама.

— Похоже, она вас сильно любит, шестой раз за десять минут звонит.

— В самом деле? — Он обмахнулся промасленной бумажной тарелкой. — А я и не заметил.

Ближе к вечеру он вынырнул из метро на Первой авеню, и вот она: без зонтика под дождем, вытянутыми руками раздвигает медлительный в пробке транспорт и ухмыляется, ухмыляется.

— Любовь моя!

Он дернулся, как деревянный солдатик, выглянувший на миг из напольных часов, — за угол на 14-ю, нырнул в сэндвичную у метро, подбежал к прилавку, лицом-к-защитной-усмешке-лицу столкнулся с прыщавым парнишкой, который приветствовал его: Что желаете?

Затвердевшие края сыра, расползается комкастый консервированный тунец, серые, холодные куски.

Рядом с ним двое мужчин в пятнистых джинсах (вошли в моду эти обляпанные краской) и свитерах строительной компании уминали «субмарины» с тефтелями. Сложены, точно броненосцы, сплошь плечи и шея. На одном кепка «Джайнтс» с длинным и плоским, в наклейках, козырьком, на другом синяя бандана, повязанная как перед тренировкой, шевелится в такт усердно работающим челюстям. Прилежно жуя, мужик столь же прилежно изучал напечатанный на салфетке состав «субмарины». Который в кепке — ему: «Йо, друг, что-то новое вычитал?»

В надежде переждать Джона взял большую порцию напитка, ему протянули картонный стакан, скрюченные пальцы Джоны оставляли уродливые следы на вощеной поверхности. Он направился к автомату с газировкой, стоял спиной к входу, подливал воды по сантиметру, полсантиметра, ждал полного отстоя пены, снова подливал. Субмаринщики доели и вышли. Картонный стакан наполнился. Джона отлил немного и начал сначала.

— Подливать не разрешается.

Джона спросил:

— Там, у входа, стоит женщина — темные волосы, рост метр пятьдесят семь примерно, лиловая юбка, куртка-пуховик?

— Я никого там не вижу.

Джона вышел, так и оставив стакан с шипучкой на прилавке, и побрел на восток, мимо индийских закусочных, Непорочного Зачатия и почты. Почувствовал себя в безопасности — ушел от нее, ловко проделано, Супермен , — и тут ему на плечо легла чья-то ладонь.

Он подлетел, его развернуло на сто восемьдесят градусов, Джона врезался в белую девушку с дредами, та выкрикнула: «Блядь!» — и умчалась прочь, крошечная фигурка, затерянная в огромных джинсах с замусоленными, ободранными манжетами.

Ив расхохоталась:

— Не пугай туземцев.

Волосы ее бронзовели в отсвете неоновой вывески «Миллер Тайм». Впервые Джона увидел ее с косичками — еще на пять лет моложе показалось и без того юное лицо. Красива, с этим не поспоришь, непроизвольная эрекция заставила Джону сунуть руки в карманы и бороться с желанием, представлять рубцы и шрамы, что спрятаны под пуховиком.

— Не буду, — пообещал он.

— Не будешь — что? Пока я не сказала ничего, на что стоило бы ответить. Разве что ты решил согласиться с моим предупреждением насчет туземцев, которых не надо пугать. Если так, я спорить не стану. Это было незначительное замечание, так, чтобы разговор завязать.

— Не буду разговаривать с тобой.

— Мы находимся в общественном месте, Джона Стэм. Стоим посреди улицы. Кто запретит мне приходить сюда? — Жестом она охватила башни Стайтауна. — Любимые воспоминания. Детство. Лилейные долины юности. Почему ты избегаешь меня?

Он развернулся, чтобы уйти, но она преградила ему путь.

— С дороги!

— Как ты груб, — вздохнула она и, когда Джона попытался обойти, танцевальным па вновь оказалась перед ним. — Видимо, ты получил мой подарок?

Он оттолкнул ее руку, пошел прочь.

— Это было «да»?

— Ты больна, — сказал он.