Джесси Келлерман - Беда

— В детстве мы с Рэймондом подрабатывали, играя на гитарах в мексиканском ресторане в Бруклине. Это была наша фирменная песня.

Не зная, что сказать на это, Джона спросил:

— Как она называется?

— Никак. Рэймонд называл ее «песня». «Сыграем песню». Мы играли вживую и растягивали ее на четверть часа. Когда я оборудовал свою первую студию — я жил тогда возле зоопарка, еще не женился, — мы записали тот вариант, что я проиграл вам наверху для пробы. Главным образом, чтобы оборудование проверить.

Джоне все было интересно: как Симон познакомился с будущей женой, как выбрал профессию, как ориентируется в таком бедламе вслепую. Но — слишком много вопросов.

— Здесь ничего нет, кроме одежды.

— Я купил ему компьютер, — сказал Симон. — Его тут нет?

— Не видать.

— Значит, там, в углу. Проверьте.

Джона пробрался через частокол подставок для микрофонов и воткнулся в низкий металлический столик, накрытый клетчатой скатертью. С полдюжины приборов, подключенных к одному и тому же перегруженному пилоту, мигали зелеными огоньками. Под пилотом обнаружился тонкий, пыльный планшет.

Он принес свою добычу Инигесу, и тот пояснил:

— Купил ему, чтобы он мог поискать работу, написать резюме. Не знаю, что в нем, это его личное.

— Я бы поискал номер, — попросил Джона.

— Не хочу, чтобы жена пришла и застала вас здесь. Забирайте его домой.

Джона помедлил:

— Вы уве…

— И не сообщайте мне, если что-то обнаружите. Ничего не хочу знать. Позвоните, когда надумаете возвратить. «Кросс-Бронкс студио», зарегистрированный телефонный номер. Сперва звоните.

— Обязательно.

Инигес двинулся обратно по лестнице:

— Дорогу найдете сами.

Джона сказал:

— А остальные вещи…

— Я разберусь с ними. Или вам что-то нужно? Хотите рубашку?

— Нет, спасибо.

Наверху Инигес остановился, крупный торс подсвечен желтеющим светом.

— Можете все забрать, — сказал он. — Мне это в доме ни к чему.

Понедельник, 29 ноября 2004

Психиатрическое отделение для детей и подростков,

первая неделя практики

Взрослые болеют, детям нездоровится. У тридцатилетнего эпилепсия, у девятилетнего судорожная готовность БОЗ (Без Определенного Диагноза), как будто отсутствие ярлычка поможет отсрочить пожизненный приговор.

Имеется и практическая причина БОЗировать детей — слишком часто их симптомы не укладываются в диагностическую классификацию. И нигде эта проблема не ощущается так остро, как в педпсихе, где первым делом требуется отделить нормальную детскую неустойчивость от недуга. Все пятилетки малость психованные.

На пару с мягкосердечным психиатром Шерваном Сулеймани Джона обходил палаты, присутствовал на консультациях. В тот день все пациенты как на подбор были веселы, полны гениальных идей, передразнивали певучий персидский акцент доктора. В большинстве своем — Странные Детки Без Определенного Диагноза. Были и другие, кого такими сделала жизнь — домашнее насилие, грубое пренебрежение, — их фантазия словно рассыпалась на куски, и малыши взирали на Джону с ледяной жалостью, будто ему еще многое в жизни предстояло понять.

Одна из таких пациенток, щуплая шестилетняя обитательница испанского Гарлема, провела в больнице два дня, пока социальные службы решали, куда ее девать. Мать привела ее сюда, чтобы спасти от отца-насильника, и тут же, в психиатрическом отделении, скончалась от сердечного приступа. Отец растворился в эфире, чему, в общем-то, все были только рады.

Девочка все это время так рыдала, что открылось носовое кровотечение, и Джона попытался его остановить. Малышка грызла свои неровные косички, икала, дергала ногой.

— ДеШона? — заговорил с ней Сулеймани.

Девочка фыркнула, отодвинулась от студента:

— Хватит меня лапать.

Сулеймани знаком попросил Джону не обижаться. Джона кивнул, кинул окровавленные тампоны в мусор.

— Мы поговорили сегодня с твоей тетей, — сказал Сулеймани. — Она присмотрит за тобой какое-то время.

От такого известия ДеШона разрыдалась еще горестнее.

— Не хочу ее, хочу мамочку !

— Конечно-конечно, — сказал ей Сулеймани. — Знаю, тебе сейчас очень больно. Иногда помогает, когда выговоришься. Будь она сейчас здесь, что бы ты ей сказала?

Девочка вынула изо рта крысиный хвостик, деловито глянула на врача:

— Сказала бы: мать твою, сука!

В тот вечер Ланс вернулся домой с неправдоподобно темным загаром и с панеттоне в красивой коробке.

— Солярий, чувак. Вся Европа на нем помешалась. У графа прямо в подвале. Я там, наверное, по часу каждый день торчал. Как думаешь, не повредит моим репродуктивным способностям?

— Если бы!

Ланс протянул ему панеттоне:

— Традиционное угощение на Рождество, но в эпоху глобального туризма продается круглый год. ЕС санкционировал.

Изголодавшийся Джона принялся разворачивать бумажную упаковку.

— Как прошла поездка?

— Тупая трата времени. Курил и загорал, все дела.

— А как граф?

Ланс выковырнул изюмину из пирога, покачал ее на большом пальце, потом по-жабьи вытянул длинный язык и слизнул вкусную крошку.

— Плохие зубы, хорошие костюмы. Собственная гондола. Дом примыкает к отелю, стоит прямо на Большом канале, отдельный выход через черный ход. Клево, так-то. По утрам выходишь — все в тумане. Molto mysterioso. [26] Очень таинственно ( ит. ).

— Больше всего меня удивляет, что ты поднимался по утрам.

— Там время на шесть часов опережает наше — я вроде как всегда жил по их расписанию, чувак. Когда у них девять утра, у нас три часа ночи. Выходит, я встаю, когда они… Черт, бессмыслица какая-то получается. В общем, чувак, у меня был Джет Лэггище. Мы все втроем катались на его гондоле. Помнишь Зика из Альфа-Сиг? С губами Стивена Тайлера? Гондольер — точная его копия. Жуть берет. — Ланс скривился и оттолкнул от себя пирог. — Но должен сказать, таких откровенных каникул у меня еще не было.

Джона молча приподнял брови.

— Старый дом, чувак. Стены… Я слышал, как они этим занимались. Всю долбаную ночь. Фоновый звук — вся съемка к чертям. Придется делать дубляж.

— «Эдип-царь».

— Мы с мамой близки, но это кошмар. И у них, кажется, было втроем. Однажды утром я вышел погулять часов так в шесть. Когда у нас полдень. Или… неважно. Суть в том, когда я вернулся, навстречу мне по лестнице такая телка, волосы все фрррр, одета в норковую шубу, а под ней, я так понимаю, ничего и нет.

— Отпад.

— Неважно. — Ланс пожал плечами. — Он приедет на Рождество.

Под этой равнодушной маской Джона различал горечь и что-то вроде пуританского праведного гнева, но не хотел без спроса вторгаться в эту сферу. Он просто кивнул.