Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— О детском стремлении к нежности и взрослой страсти?

Далстрём откинулся на спинку кресла с другой стороны стеклянного столика:

— Майлин увлекают идеи венгерского психоаналитика по фамилии Ференци. Один из ближайших коллег Фрейда, но очень спорный.

Лисс видела несколько его книг на полке в кабинете сестры.

— Ференци был убежден, что насилие над детьми было очень распространено, во всех слоях общества. Фрейд закончил тем, что признал, что это явление — результат детского бессознательного и фантазии.

— Но что же такого есть в работе Майлин, что так провоцирует других коллег из журнала? — прервала его Лисс.

— Майлин занимает то, что жертвы, ведущие себя определенным образом, подвергают себя риску, — ответил Далстрём. — Она хотела показать, как люди, и мужчины и женщины, могут сами позаботиться о себе даже в том мире, где они живут. И она много писала, как отдельные жертвы насилия постоянно повторяют ситуации, в которых подвергаются насилию. Травмы, оставшиеся в их душе, затягивают их в повторяющуюся схему. Турюнн и другие в редакции считают, что освещать это — значит отвлекать внимание от тех, кто совершает преступления. Они даже обвиняли Майлин в оправдании насилия над женщинами. — Он провел пальцем по переносице. — Несколько месяцев назад Майлин написала ответ в «Дагбладе». Она критиковала редакцию своего бывшего журнала за то, что они избегают любого разговора о поведении женщин — жертв насилия — и тем самым лишают многих из них возможности строить дальше свою жизнь. Она была очень резкой, какой она бывает, если ее спровоцировать.

Далстрём встал, подошел к кофеварке, достал кофейник и понюхал.

— Турюнн Габриэльсен использует метод, когда пациент должен в точности вспомнить пережитое насилие. Суть тут в том, чтобы через воспоминание нейтрализовать травмы. Майлин относится к этому методу все более и более скептически. Она считает, что повторное проживание в малейших деталях травмирующего события только причиняет ненужную боль жертве. Это может переживаться как новое насилие. Турюнн тоже увлекается Ференци, но Майлин истолковывает его по-другому. Она написала статью о его работах, в которой признается, что научиться забывать так же важно, как помнить. И это она тоже хочет рассмотреть в диссертации, работая с семью молодыми людьми.

— Семью? — перебила его Лисс. — Не восемью? Я заглядывала в одну из папок в ее кабинете. Уверена, что в исследовании должны были принимать участие восемь мужчин.

Далстрём посмотрел на нее с удивлением:

— Вы основательно подходите к делу, Лисс, должен признать. Правильно, изначально планировалось восемь человек. Один из них отказался или не смог. Это было в самом начале, больше двух лет назад. — Он налил кофе в две чашки, одну протянул Лисс. — Давайте попробуем этот сегодня.

— Он простоял с прошлого раза?

— Не помню, — подмигнул он. — Вообще-то, я очень рассеян.

Он казался вовсе не рассеянным, наоборот, отмечал каждое малейшее ее движение.

— Как оно, жить в Амстердаме? Это замечательный город.

Лисс хмыкнула:

— Майлин говорила, у вас там появилась привязанность.

Говорила ли Майлин с Далстрёмом о ней? И о Зако?

— Тогда она что-то не так поняла — или вы. У меня нет никакой привязанности.

«Зако никогда не был твоим возлюбленным, он использовал тебя. Ты позволила ему себя использовать. Зако мертв. Ты убила его, Лисс Бьерке».

— Со мной что-то не так.

Небо за окном стало темно-серым. Она вдруг почувствовала себя мешком, готовым вот-вот разорваться. «Не надо было сюда ехать», — пронеслось у нее голове.

— Простите. Я пришла и стала говорить о себе. Вы же не мой аналитик.

— Не берите в голову, Лисс.

— Я всегда была непохожа на других, — пробормотала она.

— Многие так думают. Может, даже большинство.

— Я откуда-то издалека. Понятия не имею, как я здесь очутилась. И все — сплошное недоразумение. Не знаю никого, кто…

В дверь постучали. Далстрём встал и приоткрыл дверь.

— Две минуты, — сообщил он и снова повернулся к ней. — Лисс, я рад, что мы поговорили. Очень хочу, чтобы вы пришли еще. — Он добавил: — И я вовсе не собираюсь быть вашим терапевтом.

Снег еще не перестал, когда она шла по Шлемдалсвайен. Похолодало, и ветер усилился, наметая маленькие сугробы на тротуаре. Лисс получше укуталась в куртку. Она была размера XL и вмещала две ее. Мысль, как вернуть ее хозяину, обожгла ее. Нельзя с ним встречаться. Образы прошедшей ночи всплыли опять, но были нечеткими и уже вызывали не так много чувств. Может, разговор с Далстрёмом так на нее подействовал? Осознание, что есть человек, с которым можно поговорить, успокаивало ее.

Рядом с церковью прошел человек в костюме Деда Мороза и легких туфлях. Он с трудом держался на ногах и все время скользил. Через плечо был перекинут холщовый мешок. Он поднялся на тротуар, сделал несколько осторожных шагов по льду, заскользил, упал и выругался. Зрелище напомнило ей, что на дворе сочельник. Лисс с ужасом подумала о доме в Лёренскуге, но она почти не спала, нужно было принять душ и даже съесть что-нибудь… Сидеть и смотреть на раскисающую Рагнхильд. И безнадежные попытки Таге собрать ее.

Короткий толчок мобильного. Она достала его. На дисплее высветилось: «Сука!» — больше ничего. Она не знала номера Терезы, но поняла, от кого сообщение. Оно прекрасно описывало ее самоощущение, в котором она ступала по снегу.

Вильям, казалось, только что вышел из душа. Темные волосы были мокрые и зачесаны назад. Ей необязательно было заезжать, чтобы пожелать хорошего Рождества. Можно было ограничиться сообщением.

— Плачу десять крон за душ, чистую одежду и чашку кофе, — предложила она.

Впервые она заметила подобие радости в темно-синих глазах.

— Что, Армия спасения уже закрыта? — спросил он.

— Туда я поеду за миской супа.

Он поймал ее на слове. Когда она спустилась, помывшись, с душистыми волосами и в чистом белье из гардероба Майлин, он стоял на кухне и что-то мешал в кастрюле. Она принюхалась.

— Мексиканский томатный суп, — сообщил он. — Для пакетика очень неплохо.

Он подогрел булочки и поставил на стол сыр и блюдо с яблоками.

— Какой молодец, помог кривой старухе, — сказала она дребезжащим голосом старой тролльчихи из фильма, который он, конечно же, тоже смотрел в детстве.

Он улыбнулся.

— Я смотрю, тебе кто-то дал новую куртку, — заметил он. — Ты явно взываешь к человеческой доброте.

Она отхлебнула супу, желания делиться событиями предыдущего дня не было.

— Куда ты собираешься сегодня вечером? — спросила она, чтобы перевести разговор.

— Мы с Майлин собирались на рождественский ужин к Рагнхильд и Таге. Теперь не знаю, — протянул он.