Елена Чалова - Открывающий двери

— Всем этим занимается Глория, мой агент, — отозвался Ромиль. — Она звонит, когда нужно куда-то идти. И, если я не работаю, я хожу в музеи и на встречи с людьми… Но мне не нужно время, особенно когда я работаю. Тогда оно просто не имеет значения. Ничто тогда не имеет значения…

Макс вздернул брови, но комментировать не стал. Как забавно он это сказал: «Мне не нужно время», словно время — не непреодолимая сила, управляющая жизнями людей, а всего лишь услуга, которую ему навязывают против воли. И еще агента удивляло полное отсутствие у парня любопытства. Он даже не спросил, почему его задержали и в чем подозревают. Осознав, что по вопросам времени им действительно придется разговаривать с Глорией, Макс перешел к сюжету картины, которая произвела на него сегодня утром столь большое впечатление.

Ромиль оживился и принялся рассказывать, как после встречи со скульптором ему впервые пришла в голову идея написать не свои впечатления, а помыслы другого человека. Макс сделал стойку, адвокат тоже, но Ромиль лишь отмахнулся от жужжащего ему на ухо крючкотвора и довольно внятно рассказал о встрече на крыше. Но когда дело дошло до описания внешности, то разговор зашел в тупик.

Рост и телосложение Ромиль описал, но все остальное почему-то никак не мог толком вспомнить, и это казалось Максу очень странным: парень как-никак художник, а тут словно ослеп.

— Какие у него волосы? — спрашивал спецагент.

— Ну… светлые.

— Блондин?

— Нет, скорее… — взгляд Ромиля заметался меду лысым адвокатом и рыжим Дерреном. — Просто светлые, — промямлил он наконец.

Адвокат вздохнул и вполне человеческим голосом сказал:

— Дайте ему бумагу и карандаш… а лучше отпустите домой, и пусть он его нарисует, этого вашего Скульптора.

— Сможете? — оживился Макс, но художник не выглядел очень уверенным.

— А кто этот человек? — спросил он вдруг. — Вы в чем-то его подозреваете?

— Мы подозреваем его в нескольких убийствах, — заявил Макс. — Помните Миу, проститутку из Чайнатауна? Вы писали ее вместе с драконами?

Ромиль кивнул.

— Она одна из предполагаемых жертв.

Макс внимательно наблюдал за молодым человеком. Адвокат готов был прошуршать очередное предупреждение, но Ромиль лишь кивнул, не удивившись и не ужаснувшись смерти девушки:

— Я уже догадался, — просто сказал он. — Я попробую его написать.

И Макс отпустил его, игнорируя удивленные взгляды коллег. Однако пост к дому Ромиля он все же велел поставить. Не успел Ромиль покинуть здание, как Джо доложила, что некая Глория Чайни просится на прием. Макс провел с ней часа полтора и понял, что эта женщина не позволит ему подобраться к своему сокровищу, даже если против него будут действительно весомые улики. Именно она организовала визит дорогостоящего и опытного адвоката, который примчался в управление буквально через полчаса после ареста художника. На беседу с агентом ФБР Глория принесла с собой распечатки с электронного календаря, где отмечены были все встречи Ромиля, его походы в магазин за одеждой или красками, посещения музеев, галерей и т. д. Часть клеточек была заштрихована и Глория мельком пояснила, что это дни, когда он не покидал мастерскую. Макс, глядя на беспросветно-черную череду квадратиков, не поверил, но промолчал. Глория объяснила, что художник талантлив, но непрактичен и его приступы агрессии направлены не против окружающих, а имеют четко выраженную саморазрушительную тенденцию, присовокупив к словам заключение психиатра, который осматривал Ромиля во время пребывания в клинике. Макс кивал. Влюблена в него, как кошка, думал он. Плюс материнский инстинкт. Гремучая смесь. Но как быстро она сумела подготовить материал! Особенно заключение врача… И эти распечатки. Он задумчиво погрыз карандаш. Или… или почти все у нее было готово заранее. А это значит, что мисс Чайни сама не слишком доверяет своему подопечному и, возможно, тоже имеет на его счет какие-нибудь подозрения. Ай да Глория!

По записям Глории выходило, что на два убийства из четырех у Ромиля есть железное алиби. Агенты, посланные вести наблюдение за художником, сообщили, что объект из дому не выходил, свет горел всю ночь. На следующий день повторилось то же самое. Пока Макс, жуя сэндвич с индейкой, раздумывал, как бы проверить, дома ли псих, к машине агентов подошла Глория. Она довольно быстро сообразила, кто это сутками торчит под окнами, и предложила подняться в квартиру Ромиля. Один из агентов пошел с ней, второй остался в машине. Женщина открыла дверь, которая даже не была заперта, и отошла в сторону, позволив человеку из ФБР войти. В просторном помещении почти не было мебели: стеллаж у стены, уставленный банками, тюбиками, рулонами и бог знает чем еще, в углу стол и диван. Ярко освещенный мольберт напротив окна. Человек перед мольбертом даже не отреагировал на появление в его квартире посторонних. Агент подошел поближе: от художника остро пахло потом и красками, влажная кожа блестела, он что-то бормотал время от времени, но взгляд темных глаз не отрывался от холста, на котором царила бессмысленная, на взгляд агента, мешанина линий и красок.

Глория тем временем налила в стакан воды из стоящей на столе бутыли и поднесла к губам молодого человека. Тот жадно выпил, мельком взглянул на нее, но даже не поблагодарил. Попытка заставить его поесть успехом не увенчалась: он отпихнул руку Глории, сердито крикнул что-то непонятное на гортанном языке и опять уставился на картину.

Прикрыв за собой дверь, Глория устало сказала:

— В таком состоянии он будет пребывать, скорее всего, до тех пор, пока не закончит работу. Бывает, что он ходит гулять или поесть, но редко… только если что-то не ладиться с картиной.

В последующие несколько дней агенты в разные часы заглядывали к художнику, но он либо работал, либо спал.

— И что прикажете с этим делать? — Макс взирал на полотно, которое Глория отдала сегодня агентам, а те, дождавшись смены, привезли его в управление. Картина резко пахла краской, и вызвала у присутствующих смешанные чувства: ни разу в жизни не видели они такого портрета подозреваемого. — Да если я покажу это людям, меня засмеют! — бушевал Макс.

— Ну, веселого тут мало, — подал голос Бафер, один из специальных агентов. Все, кто был в помещении, столпились подле картины.

Они словно смотрели из окна на крышу соседнего дома — чуть снизу вверх. Там, у трубы, сидел человек. Его лицо, нарисованное почти анфас, выписано четко, но… но его освещают дьявольские разноцветные огни уличных гирлянд, и потому на чертах лица лежат пятна красного, желтого и зеленого цвета, а вокруг сгущаются тени ночи, и в какой-то момент зрителю начинает казаться, что человек на картине — лишь бредовое, краткосрочное порождение теней, он словно выступает из них, и тьма стекает с его лица и тела, задерживаясь в складках одежды и в чертах лица.