Елена Чалова - Открывающий двери

Однако остальным агентам было не до радости, потому что самого Скульптора они не нашли. Дом оказался пуст, и оставленные в засаде агенты напрасно прождали в нем несколько дней: убийца покинул свое логово.

Ивлин уцелел случайно. Как многие преступники, он считал себя самым умным и никогда не думал, что полиция сможет добраться до него. Возвращаясь домой из ближайшего продуктового магазина, он увидел несколько машин с государственными номерами, проехавших в направлении его жилища. Он уже много лет живет в небольшом таун-хаусе в северной части Бронкса. Улица застроена невысокими дома в пригородном стиле, она прямая, длинная и прекрасно просматривается. Ивлину ничего не стоило остановиться в самом ее начале и убедиться, что две машины затормозили перед его домом, а две свернули за угол. Объезжают квартал, чтобы блокировать дом с другой стороны, понял он. Не ускоряя шага, Скульптор прошел дальше, потом свернул к метро и через некоторое время уже снимал деньги со своей карточки у ближайшего банкомата (успел буквально за двадцать минут до того, как полиция добилась разрешения блокировать его счета). Потом нырнул в метро и растворился в городе.

Скульптор без труда снял комнату в трущобном пуэрториканском районе, где никто даже не потрудился взглянуть ему в лицо, не то, что спросить документы. Меньше знаешь — крепче спишь. Ивлин старался не выходить днем, и лишь по вечерам выбирался в магазин. Ночью он иногда забирался на одну из крыш и сидел там, наблюдая пугающую ночную жизнь района, кишащего проститутками, наркоманами и членами банд. Он наблюдал за ними с холодным любопытством естествоиспытателя и размышлял. И постепенно пришел к выводу, что единственный человек, который мог навести полицию на его след, — тот художник, с которым они делили одну крышу в Чайнатауне.

И факт этот казался Скульптору особенно обидным, потому что этот художник должен был стать его следующим шедевром. Нет, не просто следующим — совершенно особым произведением, подлинным шедевром, потому что в этот раз он не только выбрал объект, но и самостоятельно придумал концепцию произведения, в высшей степени оригинальную, с несколькими смысловыми слоями… Для столь блистательной идеи не годился просто неизвестный мальчишка с улицы, нельзя было использовать безликих статистов, как он делал прежде. Только творец мог стать объектом, собрат по цеху, служитель муз… Тогда, во время долгого разговора на крыше, Скульптор почуял в художнике трещину, надлом, который считал признаком настоящего гения. Скульптор пребывал в твердой уверенности, что каждый гений носит в себе некий изъян, словно в глубине души такого неординарного человека находится пропасть, ведущая прямиком в преисподнюю. Оттуда, из ада, сочится некий тлетворный дух, приходят видения и страхи, которые художники пытаются изжить, перенося их на свои полотна. Босх, Гойа, Пикассо — разве особенное видение этих людей могло быть порождено ежедневной обыденностью человеческого бытия? Что-то бо́льшее стоит за картинами этих мастеров, и Скульптор знает это наверняка, потому что в его душе тоже есть этот темный страшный провал в никуда, и именно оттуда приходят к нему планы его творений.

Скульптор совсем не боялся ареста, суда и наказания. Если бы полиция застала его в момент упоения завершенностью очередного шедевра, в тот краткий период удовлетворенности содеянным, он, возможно, не стал бы сворачивать на другую улицу, а прямиком направился бы к дому, где собраны в коллекцию свидетельства его гениальности. Но полицейские пришли в неудачное время… Да, это очень неудачно, ведь проект уже обдуман, но завершение его невозможно, так как глупые люди в бронежилетах с надписями «ФБР» «лишили его мастерской и необходимой свободы маневра. Однако Скульптор точно знал, что должен выполнить задуманное, так или иначе реализовать свой план. Его объект, его цель — художник. И он, Скульптор, должен воплотить в нем свое стремление, придать человеку форму шедевра.

День за днем сидел Ивлин в комнате. Ночь за ночью проводил он на крыше. И однажды он нашел, нашел новую форму для своего шедевра. И самое прекрасное заключалось в простоте этой формы, ибо она не требовала ни специальных средств, ни украшений — ничего.

Память Скульптора хранила оттиски множества увиденных когда-то произведений искусства. Оттиски эти приходили из разных источников — он посещал музеи, смотрел фильмы. Изучал репродукции в альбомах или в интернете. Несколько лет назад Ивлин Кинсел выполнял несложный заказ: делал сайт для детской художественной школы, расположенной на Брайтон Бич. Его удивило тогда, как много русских живет в этом районе. Иной раз он не сразу мог найти человека, который понимал бы по-английски.

И вот, размещая на сайте информацию о великих русских художниках, Ивлин наткнулся на произведения русского художника конца XIX — начала XX века Михаила Александровича Врубеля.

Скульптор сразу узнал собрата по избранности, сомнений быть не могло! Такой надлом, такая экспрессия — это признаки гениальности, граничащей с бездной. Однако душа этого человека открывалась в очень странную преисподнюю — там царили тоска и печаль; и даже демон его, даже Сатана был полон странного сожаления и грусти, а не злобы и гнева. Ивлин так и не смог забыть этих прекрасных смуглых демонов, в отчаянии озирающих бескрайние просторы… и не суть, просторы ли это России или мира подлунного. Один из демонов был повержен — красивое тело, исковерканное падением, всезнающие глаза, из которых уходит свет.

И что бы там по этому поводу ни говорила библейская легенда, Скульптор был уверен, что этот демон сам направил свой полет вниз, в бездну, в лишенное боли ничто.

Глория побледнела, и Деррен поспешно придвинул ей бутылку воды.

— Он собирается убить Ромиля?

— Мы так думаем, исходя из улик. Там были наброски… Лицо вашего подопечного довольно характерно, так что это явно он.

— Бог мой! — Глория отпила воды, потом поняла, что вода совершенно не помогает, а виски в ФБР ей вряд ли нальют, и жалобно взглянула на спецагента:

— А можно мне покурить?

— Идемте, — он встал и отвел ее на открытый балкон. Максу грех саморазрушения с помощью табака был чужд, но он остался рядом, так как разговор еще не закончился.

— Все же я не стал бы окончательно отметать вопрос о возможном соучастии, — мягко сказал он.

— Нет! Я в это не верю! — женщина нервно затягивалась, глотая дым в тщетной попытке успокоиться.

— Правда? А я склонен думать, что у вас имелись определенные подозрения на его счет, — продолжал Деррен. — Помните, вы принесли мне бумаги в тот же день, как мы первый раз допрашивали вашего гения? Ведь у вас все это уже было под рукой: медицинская справка, заключение врача. Вы тоже опасались, что он может оказаться убийцей, не так ли?