Брайан Форбс - Порочные игры

— Я не был с тобой вполне откровенен, — нерешительно начал он.

— А в чем дело? — спросил я, отложив книгу, которую читал.

— Твой друг Генри… — В полумраке горел только ночник, я не мог видеть выражения его лица. — Я был ближе к нему, чем ты. Ты наверняка догадывался, а может быть, и знал, что кое-что я хранил в тайне от студентов.

Я молчал.

— Вы оба с самого начала понравились мне, но я почувствовал, что с тобой ничего не выйдет, не спрашивай — почему… мы безошибочно это определяем… и я радовался твоим успехам и тому, что заметил твой талант. С тобой я удовольствовался дружбой, которую всегда очень ценил, — ты не мог этого не знать. Мне хватало простой человеческой любви.

Он помолчал — видно, это признание ему многого стоило.

— Генри был другим… Я знаю, ты испытаешь отвращение, но мы были любовниками. Точнее, я, а Генри просто согласился стать партнером. Я соблазнил его, а потом он использовал меня… Я шел на это, даже когда он предал меня.

— Предал вас?

— В смысле чувств. Я завышал ему оценки. Ты свои зарабатывал, а Генри требовал их под одеялом. Тебе очень противно?

— Не то чтобы противно — скорее удивительно. Никак не ожидал такое услышать.

— Он… не отвечал мне взаимностью… Оставался совершенно равнодушным. Да, он использовал меня, старого педика, расчищавшего ему дорогу. Я не питал никаких иллюзий, просто был без ума от него. В моей жизни такое случалось трижды, и всякий раз с катастрофическими последствиями. Я был разборчив в связях, грубый секс мне не доставлял наслаждения, как некоторым. Я верил в grand amour [34] Большую любовь (фр.). , но партнеры попадались не те, и меня неизменно ждали разочарования.

Внезапно спохватившись, что говорит хриплым от возбуждения голосом, он взял себя в руки и коротко засмеялся.

— Не знаю, стоило ли все это тебе рассказывать, мне почему-то показалось, что стоило. Слишком долго я скрывал это от тебя и счел своим долгом излить душу. Время проходит, а к старости подобные проблемы теряют свое значение.

— А ваш… ваши отношения продолжались и потом, когда Генри закончил Кембридж?

— Мы встречались все реже, и всегда по моему настоянию. Я давал ему деньги, понимаешь — деньги, во всем себе отказывал, но был вынужден… покупал его любовь, вот до чего я опустился. Какой позор, не правда ли?

— Нет, — ответил я, — все это делают, так или иначе.

Мы помолчали немного, потом я спросил:

— Вы, наверное, знали, что случилось после ухода Софи от меня?

— Да, да, он мне все рассказал, ему доставляло удовольствие наносить мне удар за ударом, в его руках это было оружие, эффективное оружие! Несмотря на его привлекательность, он всегда был коварным, не побоюсь этого слова, сущим дьяволом. Уж что-что, а заботился-то Генри всегда только о себе. Но когда его выбрали в парламент, между нами все кончилось. Я был на их свадьбе, — добавил он и опять коротко, самоуничижительно засмеялся. — На самом деле это я заплатил за прием — последний благородный жест с моей стороны, — ведь у невесты не было отца. Думаю, что это доставило Генри удовольствие. Ваши пути разошлись именно тогда, не так ли?

— Да.

— Понимаю.

— А что вы думаете о Софи?

Он тщательно подбирал слова для ответа.

— Внешне она была несомненно очаровательна, — ответил он наконец, — но не мне об этом судить. Мне так жаль тебя. Точнее, нас обоих.

— Могу я задать вам один вопрос? — спросил я, прервав его откровения.

— Конечно, дорогой мой.

— Вы никогда не спали с девушкой?

— Один раз. Не то чтобы с девушкой… С подругой моей матери, старше меня, — классический синдром. Я делал все как полагается, но не могу сказать, чтобы это доставило мне удовольствие. Больше я не пробовал.

Он запахнул халат и улыбнулся мне.

— Ну вот, теперь ты знаешь. Эта глава для нас закончилась.

— Вы считаете, он мертв?

— Напротив, вполне вероятно, что ты не ошибся. Вряд ли Генри способен покончить с собой. Он скорее заставил бы сделать это другого.

— Как вы думаете, чем он привлекал к себе людей? Вас, меня, наконец, Софи?

— В сердечных делах мы редко прислушиваемся к голосу разума, правда? Секс — штука сложная. Даже смертники в тюрьмах не забывают о нем в свои последние часы. — Он осекся. — Ладно, отдыхай. Надеюсь, я не слишком тебя шокировал. До завтра!

Лицо его, когда он повернулся, чтобы выйти из комнаты, оказалось в полосе света, и я увидел блеснувшие на нем слезы.

Утром я встал раньше Роджера и уже готовил завтрак, когда он прошаркал на кухню. Обычно он поднимался рано, выходил побритый и нарядный, но в тот день даже не вставил челюсть, отчего выглядел очень старым. Видимо, дал себя знать разговор накануне. Лицо у него было серым, как на негативе недодержанного снимка. Я догадался, что он не ожидал увидеть меня на кухне, и принялся хлопотать над кофе и тостами. Он прошел в ванную, вставил челюсть и лишь тогда принял свой обычный вид. О случившемся ночью я вспоминать не стал.

— Вы не возражаете, если после завтрака я позвоню по телефону?

— Конечно, дорогой мой. Правда, телефон у меня не без капризов, как и его хозяин.

Я подождал, пока Роджер пойдет принимать ванну, и позвонил Алберту.

— А я все ждал, когда вы дадите о себе знать. Даже заволновался. Где вы? — спросил Алберт.

— В Корнуолле. Запишите номер.

— Это гостиница?

— Нет, частный дом, я в гостях у старого товарища.

— О’кей, давайте я вам сразу же перезвоню. Наши телефоны надежнее. Лишняя предосторожность никогда не повредит.

Я подождал, осознавая мелодраматичность момента, потом поднял трубку.

— Вы можете разговаривать? — спросил Алберт.

— Да. Есть какая-нибудь информация?

— Очень мало. Вы были правы — все хранят молчание. О жене все же удалось кое-что узнать. Вам известно, что она дважды попадалась на наркотиках? Один раз на кокаине, второй — на героине? По последнему обвинению получила условный срок.

— Нет. В первый раз слышу.

— Когда вы жили вместе, никогда за ней такого не замечали?

— Однажды было. Но я тогда подумал, что ее просто уговорили — мы попали на отдыхе в очень странную компанию.

— Ладно, я продолжаю розыски. Но дело, возможно, более запутанное, чем вы предполагали.

— В каком смысле?

— Это пока мое ощущение. Не исключено, что тут замешаны ребята из Сенчури-Хаус, но ничего определенного сейчас сказать не могу.

Упоминание о Сенчури-Хаус меня поразило. Это была штаб-квартира МИ-6, и до последнего времени само ее существование официально отрицалось — трогательная уловка нашего истеблишмента, который, как и в случаях с королевскими скандалами, уподобился страусу и спрятал голову, уверенный в том, что теперь никто его не видит.