Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания

— Прости.

Она взглянула на Цю и поняла, что он извинился не за неправильно найденное слово.

— Не знаю, почему я говорю тебе. Больше никому об этом не известно. Даже маме. Ей в особенности.

То, что сделал потом Цю, было настолько на него не похоже, что удивленная Диана не нашла в себе силы протестовать или сопротивляться. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, а потом подвел ее к плетеному креслу и усадил туда, словно некую драгоценность. И Диана, поняв, что в этот момент она действительно казалась ему драгоценной, заплакала.

— Зачем ты сделал это? — спросила она, утирая слезы.

— Не знаю.

— Нет, знаешь.

— Ну… дети… извини, я не могу найти подходящее слово, дети — не для тебя, а для меня — это боль. Они несут с собой боль.

— Не только дети, но и зародыши.

Цю сел на пол и положил руки на колени.

— Так что же все-таки случилось?

— Ничего особенного. — Диана теребила мокрый носовой платок. — У меня была связь с одним американцем. Американцем, который жил в Лондоне и у которого есть жена.

— Понимаю.

— Какой умный ответ. Так что же именно ты понимаешь?

— Что ты выросла. И можешь выбирать тот образ жизни, который тебе нравится.

— Я тоже так думала в то время. Я не хотела принимать таблетки, поэтому мы пользовались… другими средствами. Но однажды забыли.

— Это случается.

— Да неужели? Я уверена, что случается.

— Извини… извини.

Диана стиснула платок.

— Мы очень разумно обо всем переговорили. И он… мы пришли к соглашению. Аборт — это единственный выход. Вот так.

Цю глубоко вздохнул.

— Я знаю, что ты сейчас должна чувствовать.

— Нет, не знаешь.

— Знаю! Я тоже теряю собственного ребенка. Я не могу вернуться. Агенты «Маджонга» убьют меня. Если бы я сразу отправился домой, то, может быть, этого бы и не случилось. Но сейчас я лишился их доверия, потому что слишком долго остаюсь здесь.

— Как ужасно! — Диана вздрогнула и спрятала лицо в платок. — Значит, ты и вправду понимаешь меня отчасти. — Голос ее звучал глухо. — Мне сказали, что когда-нибудь я смогу иметь ребенка. А ты сможешь создать новую жизнь. Даже жениться еще раз…

Цю до сих пор скептически качал головой, но при этих словах резко всплеснул руками:

— Ты неправа, неправа, неправа!

Диана отпрянула, удивленная и слегка напуганная такой горячностью.

— Понимаешь, — продолжал он более спокойно, — агенты «Маджонга» могут разыскать меня всюду. Новый человек в китайской общине всегда будет выделяться.

— Ты можешь вернуться на Тайвань. Перейти в лагерь противника.

— Ты считаешь, я не думал об этом? — Цю с улыбкой покачал головой. — Это было бы легко, верно? Меня уже почти ничто не связывает с Китаем. С моим браком, я полагаю, покончено. Родители давно умерли. И я скажу тебе еще кое-что, Диана, раз уж ты тоже раскрыла мне свою тайну. Возможно, это удивит тебя, но там, на Тайване, я влюбился.

Сначала Диане захотелось расхохотаться. Мысль о том, что Цю способен влюбиться, была совершенно невероятна и в нее плохо верилось. Но, увидев на его лице искреннее выражение, она прикусила язык.

— Она моложе меня, очень хорошенькая, очень милая.

Диана ждала большего — возвышенных, поэтически страстных слов. Так она сама предпочла бы выразить истинную любовь. А вместо этого — просто «молодая, хорошенькая, милая…». Но, в сущности, что тут можно сказать, вдруг сообразила Диана.

— Да, — размышлял вслух Цю. — Я мог бы уехать на Тайвань. Как я уже говорил, я оставался бы там чужаком, но, по крайней мере, я оказался бы в обществе, которое дает приют и охраняет беглецов с материка. Я мог бы жить вместе с Линьчунь, может быть, даже иметь детей.

— И тогда ты был бы счастлив.

— Это зависело бы от того, что произойдет с Тинченем. — Цю нахмурился. — Кто не был бы счастлив, живя так?

— Не знаю. Может быть, китайский коммунист, который всю свою жизнь исповедовал свою идеологию. Вроде тебя.

— Нет, ты ошибаешься. Можно многое сказать в защиту западного образа жизни. Коммунизм прекрасен на бумаге, а в реальности он не работает. По крайней мере, не для меня.

— Но ты столько лет боролся за него, и так рьяно!

— Именно! Всегда работал на кого-то другого! Никогда на себя! Всегда должен был подчинять себя, свою личность этой… идеологии, как ты ее называешь.

— Тогда поезжай на Тайвань.

— Но тут возникает еще одна проблема. — Цю откинулся назад, уперевшись ладонями в пол. — Народная Республика вот-вот вновь завладеет Тайванем. Вооруженным путем.

— Это неправда! Этого не может быть!

— Почему же?

— Но… американцы. Я имею в виду… никто не допустит этого.

— О, да. Соединенные Штаты могут, конечно, вмешаться, но если мы нанесем мощный и быстрый удар, то не проиграем. Вот тебе, как я и сказал, другая проблема, хотя самой главной остается Тинчень. Я хочу, чтобы сын был со мной. — Цю выпрямился. — Здесь жарко. Пойдем на веранду.

Диана последовала за ним. Он стоял, глядя вниз на лужайку. А-Бой все еще волочил сетку по кромке воды.

— Хорошо бы он держался подальше от мола, дерево там гнилое. Твой брат… — Цю развернулся и положил руки на балюстраду. — Что-то нужно делать.

Диана опустилась на диван-качалку и отвернулась.

— Ничего нельзя сделать.

— Неужели тебя не волнует, что происходите братом?

— Конечно, волнует. Я обожаю его, всегда обожала. Меня до смерти пугает мысль, что с ним что-то случится, но как бы там ни было, в данный момент никто не в состоянии помочь ему. Почему ты не хочешь понять это?

— Может, это как-то связано с чувством долга, с благодарностью! По отношению к твоему отцу, который спас мне жизнь.

— Не слишком ли у тебя разыгралось воображение?

— Нет! Вам, западным людям, никогда не понять нас. Вы так плотно кутаетесь в жалость к самим себе, что не видите ничего, кроме своих детских мини-трагедий.

— Детских? Ты серьезно считаешь меня ребенком? Мы говорим о моем брате!

— Тогда почему ты ничего не делаешь, а только задаешь вопросы, что бы я ни сказал? Почему бы тебе не внести свою лепту?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Диана вскочила и бросилась в дом. Цю стукнул кулаком по спинке качалки и выругался.

— Привет. Ты кто?

Цю оглянулся и увидел A-Боя, который незаметно подкрался к нему.

— Я не думал, что у соседей живут мужчины. Ты можешь помочь мне с сетью, дядя? Ее зацепило.

Цю пожевал губами.

— Ладно, если уж так надо, — проворчал он. — Где это?

— Внизу, у пирса. А спасательные нарукавники поможешь снять?

— Сначала нужно выпустить из них немного воздуха.

— Я не могу это сделать, дядя.

Когда Цю наклонился, чтобы открутить воздушные клапаны, А-Бой сказал:

— Я сказал тому человеку, что здесь больше никого нет. Я не знал о тебе.