Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания

— Человек? Какой человек? — Пальцы Цю застыли на пластиковом клапане. Он сел на колени, так что глаза оказались на уровне глаз A-Боя, и заставил себя улыбнуться.

— Человек, который был вчера на берегу. Он инспектировал ваш дом, дядя. Так он сказал, когда я спросил его. Ин-спек-тировал. Он хотел узнать, кто здесь живет.

— Понятно. И что же ты ему сказал?

— Я сказал про тетю Диану, — быстро ответил мальчик. — Я не знал тогда про дядю.

— Хорошо. А что еще он сказал тебе?

— Ну… Что он еще вернется попозже. Но не вернулся.

— Тебе не показалось, что он интересуется этим домом?

А-Бой медленно и сосредоточенно несколько раз кивнул.

Цю Цяньвэй задумался.

— Дядя уезжает очень скоро, — мягко проговорил он. — Если этот человек вернется, лучше не говорить ему обо мне. Дядя не живет здесь, понимаешь? Он здесь с очень коротким визитом.

— Ладно.

— Ну а теперь, — Цю встал и посмотрел на часы, — давай взглянем на твою сеть, племянник. И, пожалуйста, побыстрее. Дядюшке нужно успеть на самолет.

Мэт проснулся. Сосчитал до пяти и заставил себя поднять веки. Перед глазами взорвался свет, на потолке заметались красные круги и блики. Мэт прижал руки ко лбу, дожидаясь, пока исчезнут амебообразные пятна.

Он не знал, сколько времени пробыл в этой камере. «Вчера» и «сегодня» не существовало, вместо этого были отрезки времени — периоды: те, которые прошли, те, которые будут, и нынешние. Каждый из них отделялся от предыдущего сном. Измерить длину этих периодов он не мог.

Комната, в которой спал Мэт, была футов пятнадцать в длину и двенадцать в ширину. Белая, как и вся обстановка в ней, Свет исходил от двух шаров, находившихся в углублениях в потолке, а также от панелей, затянутых глухими шторами и размещавшихся на одной из длинных стен. Дверь вела в крошечный туалет с унитазом (сидеть нужно было на корточках) и раковиной. Вода была только холодная. Замок на двери в туалет был электронный, и дверь то открывалась, то нет. Поскольку замок работал бесшумно, Мэт не знал, когда можно пользоваться туалетом. Он еще не окончательно зарос грязью, но был уже близок к этому.

Кровать стояла у той стены, что подлиннее, напротив панелей. В ногах кровати находилась входная дверь. Белый металлический каркас кровати покрывался белыми простынями и одеялом. Подушка тоже белая. Больше на кровати ничего не было.

Мэт вытянул вперед руку. Мозг играл с ним омерзительные шутки. Сейчас, например, он не мог вспомнить, сколько у него должно быть пальцев. Действительно ли их пять? Четыре пальца и… Какой-то обрубок. В камере раздался хриплый стон. Неужели этот звук издал он сам?

Дурак! Это же большой палец!

Мэт свесил ноги с кровати. В ушах вдруг загудело: значит, они включили шумовой механизм. Даже шум здесь был белого цвета.

Мэт заговорил сам с собой вслух:

— Мои тюремщики хотят сломить меня с помощью определенной процедуры дезориентации. Но это у них не выходит. — Он повысил голос: — Меня зовут Мэттью Юнг. Мне двадцать два года, я англичанин, родился в год Обезьяны. Мой знак зодиака — Близнецы. И двенадцать, помноженные на двенадцать, составляют сто сорок четыре…

Горло болело так сильно, что пришлось замолчать. Мэт снял с себя белую ночную сорочку, которую ему выдали, и принялся обследовать свое тело. Мускулы начали терять упругость. Он опустился на пол и попытался сделать несколько отжиманий, морщась от боли в животе, оставшейся после удара Ли. Сделав тринадцать отжиманий, Мэт сдался. В прошлый период пробуждения ему удалось сделать пятнадцать — явный регресс.

Мэт с трудом встал, сел на край кровати и уставился на свои руки, зажатые между коленями.

Где Мэйхуа? Что делает с ней Ли? Такое трудно вынести даже здоровому человеку, а она здоровьем не отличается. Не думай об этом. Заблокируй эти мысли.

Сколько времени он уже провел здесь? Мэт помнил семь периодов: четыре периода пробуждения и три — сна. Ему казалось, что их семь. Еще была еда, всегда одна и та же, приправленная рисом — белым рисом. Рыбный суп, отварные овощи, фасоль. Еда была безвкусной, не холодной, не горячей. Мэт страстно мечтал о бутылке соевого соуса — огромной коричневой бутылке с желтым ярлычком и красными буквами на нем…

Семь периодов, не считая того дня, когда люди Ли притащили его сюда. Потом был период сна. И пробуждения. И опять сна. А потом…

С тех пор как Мэт проснулся, свет слегка изменился, он был уверен в этом. Нет, думал Мэт, это вполне возможно. Он, прищурившись, поглядел на глухие шторы. Полосы света чередовались с темными. Темные полосы казались теперь шире обычного. Нет, не казались, они и были шире. На этом и надо держаться! Сомнений нет: они стали шире, чем раньше.

Мэт опять заговорил:

— Меня разбудили. Какие-то люди схватили меня за плечи и за руки и плотно прижали мое тело к кровати. Сердце билось так сильно, что мне казалось — оно разорвется… — Мэт сбился и помолчал. — Никогда, никогда мне не было так страшно, как в тот раз, когда меня разбудили таким образом…

Да. Хорошо! Выплесни это наружу, встань лицом к лицу с этим, прими то, о чем хочешь забыть.

— Мои глаза открылись. Но прежде чем я смог что-то разглядеть, они надели… ведро мне на голову. Металлическое ведро. Я боролся, но кто-то уже сидел у меня на коленях, а руками я вообще пошевелить не мог. Потом…

Мэт опять умолк. На виске пульсировала вена. Он чувствовал ее. Она болела.

— Они начали с двух сторон бить по ведру железными палками, очень быстро. Я кричал. Я кричал так сильно и так долго, что, когда опять проснулся, говорить не мог. Горло распухло. Я как будто побывал в центре всех шумов, какие только существуют. Как заводской гул вместе с самой громкой поп-музыкой и грохотом поезда, проходящего через туннель, и когда над головой в это время сверхзвуковой самолет с ревом преодолевает звуковой барьер. Вот каким был этот шум. Я могу подобрать слова, чтобы описать его. Это не так уж сложно. Но боль…

Мэт провел ладонями по бедрам вверх, затем вниз. Он наслаждался ощущением, которое возникало от соприкосновения шероховатой и гладкой кожи. Он посильнее растер себе бедра — Мэйхуа обычно делала так. Да, но не думай о ней, ни под каким видом. А больше всего не думай о том, что ей предстоит выдержать ту же пытку. Не думай!

— Боль началась, как огненный взрыв, где-то в центре черепа. Мой мозг поджаривался. Кости черепа, казалось, трещали и ломались. Потом боль стала пульсировать и вскоре распространилась по всему телу. Это все равно что дотронуться до раскаленной печки. Только боль все продолжалась и продолжалась, и она была внутри меня. Мне хотелось потерять сознание. Но тело не позволяло. Потом они сдернули ведро с моей головы и ушли. Я лежал пластом. Встать я не мог. Я совершенно оглох и не мог думать. Я заснул. Когда я проснулся, я лежал на кровати. Кто-то убрал нечистоты с пола. Это, значит, был четвертый период. Насколько я помню.