Валерий Прохватилов - Снайпер должен стрелять

К ресторану, оказывается, можно было подъехать и на машине, чего Андрей не знал, но он не сожалел об этом, довольный тем, что, пусть и не по своей воле, выбрался на воздух. К десяти часам парк почти обезлюдел. Ресторан словно всасывал в себя всех, кто оказывался в «Блэк-Найт-гарден» и мог себе позволить тряхнуть кошельком.

Ровно в десять Городецкий двинулся к главному входу, решив, что к услугам Раффи все же придется прибегнуть, чтобы не искать Анну в этом море света, лестниц, холлов, баров и бог знает чего еще.

На группу молодых людей, стоящих чуть в стороне от главного входа, он не обратил бы внимания, но его вдруг окликнули:

— Слушай, дед… да никак это ты? Значит, сегодня гуляем… Несешь должок?

Их было пятеро, лет по семнадцать-двадцать, разнокалиберных, но каждый из них казался плотнее Городецкого. Глумливая фраза была брошена самым крупным из них, стоящим в центре группы, как положено вожаку. Это был тот самый владелец модной «тойоты» с открытым верхом, что подвозил Мари до развилки и потом так бездарно спасовал перед Городецким, так и не сумев понять почему.

Теперь он был не один, теперь их было пятеро. И вожак не сомневался в своих подручных, ждущих его команды, и подручные тоже знали, что стоящему перед ними франту скоро придется пожалеть о своем появлении на свет. Они молча глядели на него, как на странное насекомое, осмелившееся обратить на себя внимание.

— Ну что, дед, подштанники уже полные? — спросил еще раз вожак, и все дружно заржали, в ожидании скорой и злой расправы.

Благодушное настроение покинуло Андрея раньше, чем он добрался до двери, за которой маячил Раффи, — оно соскочило рывком, разрушая, раскидывая все устойчивое, уверенное, спокойное, чем всегда восхищался в Андрее Вацлав. Новый пиджак Городецкого был расстегнут, левая рука сунута в карман брюк, он слегка покачивался на носках, криво усмехаясь, прекрасно сознавая, чем эта неожиданная встреча может закончиться…

И все же в его ощущениях было что-то новое. Злоба, которая в подобных ситуациях всегда охватывала его, злоба на весь мир, концентрирующаяся вдруг на конкретном выродке, который подлежал разрушению как источник зла, направленного не лично на него, сыщика, а на все живое, человеческое, рядом с которым оно не имело права существовать, — эта злоба не приходила.

Об этом состоянии холодного профессионализма когда-то предупреждал их Боря Богданов, предупреждал незадолго до смерти. Если ненависть и страсть исчезают, учил он, человек-боец становится функцией ситуации. И когда состояние это закрепляется, превращается в главную черту характера, — надо уходить, значит, пришла пора полоть грядки, забыв то, через что пришлось пройти. Так учил Боря Богданов. Но его давно уже не было в живых. Был «Блэк-Найт-гарден» и эти пятеро, маячившие перед ним, мешающие довести до конца простую нужную работу.

— Тащите его сюда, — подал команду вожак.

Выполнить ее мог любой из них, наверно, поэтому двинулся к Андрею лишь один, самый верный, самый послушный, самый услужливый и, как правило, самый жестокий. Но когда до «деда» оставалось рукой подать, тот вдруг странно съежился, повернулся бочком и… пустился бежать по кругу. Молодые люди, оставшиеся стоять на ступеньках ночной обители, довольно захохотали. Они знали, что «дед» никуда не денется. В несколько прыжков его настигнут, надвое сломят ударом в печень и подволокут к атаману, который сначала еще помучается, потерзается, покуражится, прежде чем выберет наказание, достойное жертвы.

Но произошло что-то странное. Убегающий вдруг развернулся на месте волчком, нога его взметнулась вверх с такой стремительностью, что уследить за ее движением было невозможно. Удар получился хлестким, словно с лета били по мячу, которому предстояло влететь в девятку.

Преследователь рухнул на землю. А этот, в светлом пиджачке, замер в странной позе, словно собираясь опять кинуться в бега. И тогда, едва ли успев понять, что произошло, с ревом все четверо бросились на него. А он почему-то побежал не от них, а к ним, и почти перед самым их носом вдруг взлетел вверх. Корпус его откинулся назад, руки, прижавшись к телу, придали ему вращение, ноги, растянувшиеся почти в шпагат, ударили туда, куда им и положено было ударить, — в головы…

Из пятерых двое оставались еще стоять, но инстинкт уже отклонил их от вертикали в разные стороны, прочь от того невероятного, что произошло на их глазах и не имело объяснений.

Но отклонение от вертикали в борьбе, в схватке всегда опасно. Профессиональный боец улавливает неустойчивость противника, следует подсечка, и — если бы это было на ковре в присутствии бдительного рефери — набираются победные очки. Но не было перед «Блэк-Найт-гарден» ковра, не было и рефери, не было и правил борьбы, которые непременно следует соблюдать. Сделав подсечку левой ногой, разворачиваясь по часовой стрелке в сторону последнего, пятого противника, каблуком правой ноги Андрей успел нанести резкий удар по стремящемуся найти новую точку опоры телу, и опять удар точный, страшный, позволяющий не оглядываться уже назад.

Произошло это так стремительно, что последний его противник едва успел повернуться к нему спиной, охваченный ужасом, подгоняемый судорожным желанием бежать. Но слишком мало времени было отпущено ему на спасение. Как в замедленном сне, коленка его только еще поднималась вверх для первого мучительного шага. Рот его исказил крик, подхлестывающий энергию, пытающийся собрать ее в один комок, чтобы избавиться от ощущаемого каждой клеточкой возмездия.

Андрею последний его противник уже не был нужен. Но как волк, рвущий разбегающихся овец, хотя ему нужно схватить и вскинуть на спину всего одну, он, собранный для последнего броска, знал, что и этот никуда от него не денется. И вдруг периферийным зрением он отметил, что ситуация изменилась: рядом с ними остановилась машина, и передняя ее дверца начала открываться. Мелькнула мысль, что противники его получили подкрепление. Но тут же резко и властно прозвучало:

— Быстро в машину!

Безотчетно он нырнул в распахнутую дверцу. Машина рванулась с места. Узнавший ее Раффи мешкал в дверях, не давая любопытным выскочить раньше времени наружу, и, намереваясь первым поднять свист, прикидывал уже, что будет говорить полиции. Мысленно он менял марку и цвет машины, приметы водителя и этого странного человека, раскидавшего давно досаждавшую ему, Раффи, привилегированную шпану.

Городецкий на секунду расслабился, прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Ничего, кроме холодной пустоты, — ни праведного гнева, ни жестокого довольства победителя, ни сожаления о нелепости, вторгшейся вдруг в нормальное течение жизни, — ничего этого в душе не было. Пустота расширялась, разбегалась, как Вселенная, вползающая в дурную бесконечность. О пророчестве Бори Богданова думать не хотелось.