Т. Паркер - Маленький Сайгон

Показать, что ты сочувствуешь коммунистам, было легко. Словечко здесь, словечко там, и вскоре на меня вышел молодой человек, который начал делиться со мной своими идеями, „просвещать“ меня. Это случилось в течение нескольких недель. Я приняла его теорию с готовностью. Довольно просто было притвориться, будто веришь в неизбежность победы коммунизма. Я заставила его послушать, как я пою и играю. Без ложной скромности скажу, что у меня был очень приятный голос.

Через несколько месяцев он первый предложил быть моим проводником в Железную Землю. В туннелях, сказал он, испытывают большую потребность в певицах. Я поняла, что он относился ко мне как к счастливой находке. Он сказал, что я могу встретиться с великим поэтом Фам Сангом, чья артистическая труппа прославилась своими представлениями под землей. И у меня будет мой собственный театр и своя публика. В какой-то мере я была польщена и взволнована, но, с другой стороны, я знала, что смогу способствовать делу освобождения, участвуя в этой опасной игре.

Глубокой ночью я встретилась с ним у ручья, и мы поехали на велосипедах вдоль тропинки, которая уходила туда, где деревья были мертвы, и воронки от бомб зияли под луной, как вулканические кратеры. За спиной у меня была моя гитара. Мы все ехали и ехали. Когда мы отдалились от Ан Кат, наверно, на десять миль, я стала сомневаться, не обманывает ли меня этот человек. Но зачем надо было так далеко ехать и так долго петлять, чтобы надругаться над деревенской девушкой? Деревья, лишенный листвы от дефолиантов, протягивали к нам свои костлявые ветви. По тропинке стало трудно ехать. Я шла за ним с велосипедом и думала, что он просто догадался о моем обмане и привел меня сюда, чтобы вьетконговцы меня пытали, насиловали и потом убили. А я была так простодушна, что взяла с собой гитару! И все же я продолжала идти за ним, потому что бежать было некуда.

Мы оставили наши велосипеды под развесистым деревом трам и стали взбираться по крутому склону горы. Какие-то два человека наблюдали за нами. На них были шарфы в черно-белую клетку, поэтому я догадалась, что это вьетконговцы. Я чувствовала, что вокруг нас люди, но никого не видела.

С вершины я заглянула в огромную воронку под нами. И это была моя сцена!

Зрители сидели в этом естественном амфитеатре, образованном внутренними стенками воронки. Не было ни света, ни декораций, но вокруг были люди, собравшиеся, чтобы послушать меня! И даже был маленький оркестр! Мой провожатый провел меня мимо вьетконговцев. На дне воронки была устроена маленькая земляная сцена. Музыканты сказали, что они знают некоторые из моих песен, которые я им назвала. Всего мы исполнили десять песен.

Гитарист играл зеленым прутиком, чтобы было не так громко. У барабанщика был старенький барабан с натянутым брезентом, который издавал глухое „бам-бам“, когда он бил по нему деревянными палочками. Вместо одной медной тарелки он использовал американскую каску, а вместо второй солдатскую флягу. По всему периметру воронки стояли часовые, спиной ко мне, стерегущие появление врага.

Я пела о любви. Выступление получило хороший прием. Зрителям не разрешалось аплодировать, но приглушенный гул одобрения раздался после первой же песни.

После концерта ответственный полковник Вьет-Конга сказал мне, что я не должна больше петь песен о любви, только песни о борьбе и победе. Это был сердитый, израненный человек. Но он улыбнулся, прежде чем отпустить меня, и сказал, что у меня самый прекрасный из голосов, которые ему приходилось слышать.

В тот же вечер я встретилась с поэтом Фам Сангом, и он очень спокойно посоветовал мне послать к черту коммунистов и петь то, что мне хочется. Он сказал, что мы, артисты, должны быть свободны от всяческой тирании помыслов. Это был худой человек с печальным лицом, и я полюбила его.

Несколько минут я провела в обществе других участников концерта и группы вьетконговских солдат. Мы говорили о войне и пили противный чай.

Ранним утром я возвратилась в Ан Кат. Мое сердце переполняли противоречия. Мне не нравились коммунистические идеи, но сами люди показались хорошими. Они полюбили меня. Мне нравилось петь перед публикой, но они были моими врагами.

Спустя неделю, в течение которой состоялось еще три концерта, я передала первую информацию Хьонг Ламу. В ней говорилось о строительстве туннеля близ Ку Ши и сообщалось точное место подземного склада оружия. Сочувствующие крестьяне помогали тайно выносить свежую землю в ведрах для воды с двойным дном. Это были ценные сведения. С этим актом предательства жизнь моя определилась. Единственное, что сокровеннее предательства — это вера. Отныне я стала врагом коммунистов, и первый же секрет, выданный мною, повел меня по жизни так же верно, как рулевой ведет лодку».

Фрай закрыл рукопись и вновь посмотрел на высохший след на полу. Как странно, подумал он: Ли, которой довелось столько пройти во время войны, была похищена прямо со сцены в мирной Калифорнии. Фрай смотрел в окно на чистое синее небо и не понимал, как такое могло произойти. С Ли. С Беннетом. Ведь это они в каком-то смысле купили для меня и это окно, и это небо. И куплено это высокой ценой.

Пес «Кристобель или что-то в этом роде» бил хвостом по полу и смотрел на Фрая с выражением полного понимания. Фрай продолжил чтение.

«Однажды Лам сказал, что мне пора встретиться с его командиром. Это был человек, которому передавалась моя информация. Я поступала неблагоразумно, слишком часто показываясь на людях вместе с Ламом. Тем более опасно было показываться в обществе американца. Поэтому его друг, известный мне как Тони, часто выступал в качестве связного. Тони был офицером связи, лояльным человеком, который повсюду следовал за Ламом и делал все, чего хотел Лам.

К вечеру мы ушли с базара. Мы пошли по дороге к моему дому, как часто делали вместе. Но когда мы оказались за деревней, то свернули через джунгли на маленькую тропинку, о которой я раньше ничего не знала. Листва вокруг была густая, но тропинка была хорошая. Лам шел впереди, я шла за его спиной. Для вьетнамца он был довольно крупным парнем, и его широкая спина служила мне мощным союзником. Каждый несколько секунд он оборачивался, чтобы проверить, не отстала ли я. В его глазах я видела силу и целеустремленность. И еще — это было впервые — мне показалось, что я вижу сомнение. Я внушала себе, что в его глазах была также доброта, но я подозревала, что была только орудием Лама, его шпионкой — и не занимала никакого места в его сердце. Так и должно было быть. Находясь с Ламом, я всегда чувствовала, что свои истинные мысли он держит от меня в секрете. И все же я верила в него.

Мы шли по тропинке до того места, где она пересекалась с дорогой в Сайгон. Мы просидели в кустах минут пять. Проехали три американских машины, они двигались на юг, в город. Потом еще три. Через секунду к нам медленно подъехал джип и остановился перед нами. К его антенне был привязан голубой шарфик. Лам толкнул меня в джип и сам прыгнул в машину сзади. По шоссе мы проехали не больше полумили, а потом свернули в джунгли, на узкую дорогу. Я узнала в ней одну из дорог на плантации каучука. Тони показывал путь.