Вячеслав Энсон - Эра беззакония

Настенные часы прохрипели неведомую китайскую мелодию, соответствующую восемнадцати ноль-ноль. Рабочий день закончился.

На крышах соседних зданий бликовало предзакатное солнышко, посылало зайчиков в окно его кабинета, словно приглашало успеть под последние теплые лучи. «Почему бы и нет? — согласился он. — Прогуляюсь, подумаю. Разложу по полочкам». Накинул плащ и вышел из кабинета.

Поехал к Неве. В места для туристов, куда не заглядывал годами. Припарковался на набережной против Исаакия. Постоял у парапета, разглядывая речные трамвайчики. От реки потягивал упругий ветерок, и он перебрался в парк, где бродить между собором и Адмиралтейством оказалось намного комфортнее.

Листья кое-где еще держались на ветвях, но земля уже укрылась красно-желтым ковром. «Лет двадцать не бродил по осенним листьям», — подумал Калмычков. Присел на скамью, закурил.

Дневные обиды схлынули окончательно, но их место не заняло умиротворение. Вместо него накатила приторная тоска. Стало жалко себя и других — не конкретных знакомых, а людей — всех подряд. И собак. И ворон… «Чушь полнейшая…»

Хотел вырваться из объятий хандры. «Разбабился!..» Но вдруг понял, что гулять по листьям или не гулять зависело только от него. Никто не запрещал, хотя никто и не приказывал. Почему же он не гулял? Не хотел? Он мог бы делать массу приятных вещей. Интересных! Красивых…

А он копался в дерьме. Вылез с трудом на чистую работу, а сегодня Перельман вновь попытался загнать его в ту же вонючую субстанцию!

«Я мог стать кем угодно. Жека и тот — бизнесмен! А я всю жизнь выслуживаюсь перед Перельманами». Его пугали непривычные мысли. Пытался отогнать их, но как из прохудившегося мешка на него сыпались не задававшиеся раньше вопросы. «Правда, что ли, кризис среднего возраста?..» Такого с ним не случалось. Хлюпиков не любил, в психопатах не числился и старался в любой ситуации думать, а не рефлексировать. «Что-то в последние дни неправильно складывается. Где-то я прокололся». Подумал — и тут же всколыхнулось забытое в суматохе ощущение.

«Ерунда! И с Перельманом, и с генералом его. Если надо, уволюсь! Расклад у меня хороший. Связи там и сям, людей знаю, тему чувствую. Смогу: бабок — лопатами, и дела всякие двигать. Я еще молодой, и бизнес в самом начале. Прорвемся!» Он даже промурлыкал под нос: «Хо-ро-шо! Все будет хо-ро-шо! Все будет хорошо — я это зна-а-а-ю…»

«Хрен вам, а не Калмычкова!..» — перефразировал реплику Жеглова из любимого кино.

Хорошо, правда, не стало. Но захотелось пропустить стаканчик для борьбы с дискомфортом. «Для восстановления баланса…»

Домой он доехал к утру. Вдрызг сбалансированный и грязный.

20 октября, четверг

Валентина растолкала через два часа, да он и сам поднялся бы. Какой ни есть, а в семь утра — подъем. Это уже в крови. Пока умывался, она приготовила ему завтрак. Непривычно тихо. Без обидных слов, без глаз, полных осуждения. Холодно и равнодушно. «Черт с тобой!.. — подумал, допивая кофе. — Умная — поймешь, а объясняться — только нервы трепать».

Схватил в прихожей плащ и выскочил на площадку. Если бы не торопился, услышал бы, как она пробурчала в ответ почти то же самое: «Черт с тобой! Если не дурак, не сопьешься. А сопьешься — так и проституткам своим не понадобишься».

Гармония…

Скучно. Скучно и неприятно готовить себя к досрочному увольнению. Но выбора ему не оставили. Вчера он еще надеялся неизвестно на что, но начавшийся день подтвердил опасения. Самые наихудшие.

В полдесятого утра в кабинет к Калмычкову заглянул Саня Лагутин, майор из соседнего отдела. Когда-то служили в одном РУВД, помогали друг другу. Семьями что-то вместе праздновали.

— Здорово, Саша, — оторвался Калмычков от бумаг. — Каким ветром?

— Попутным. Шарахался по коридорам, увидел твою дверь. Дай, думаю, загляну. Ты чего смурной? Может, не вовремя?

Лагутин делал вид, что зашел потрепался, но Калмычков разглядел бегающие глаза и не свойственную майору зажатость.

— Темнишь, Саня. Что-то случилось?

— У меня? — переспросил Лагутин. — У меня ничего…

— А у кого? — спросил Калмычков.

— У тебя, — ответил Лагутин. — Не знаю, как и сказать… Скользкая ситуация.

— Скажи, как есть, — Калмычков насторожился: «Что еще за новости?»

— Не подумай. Я в твои дела не лезу. Но промолчать, нехорошо будет, — Лагутин перестал мяться. — Бумагу на тебя видел, даже две. У генерала.

— С каких пор ты генеральские бумаги читаешь? Сам дает? — удивился Калмычков.

— Не генерал. Секретарша его, Танечка, — ответил Лагутин, и щеки его пошли пятнами. — Мы с ней как-то, после прошлого Дня милиции… Моей не скажи! Разок только, по пьяни. Случайно! — Лагутин, оказывается, решал сложную задачу: «Быть или не быть». Кололся перед Калмычковым в связи с генеральской секретаршей, чтобы объяснить доступ к документам. С одной стороны — выручал Калмычкова, с другой — топил себя и Танечку.

— Пойми, — объяснял Лагутин. — Она хорошо к тебе относится. И я, тоже. А Перельман ваш… Одним словом, он на тебя два рапорта генералу подал. Один — о наказании за невыполнение приказа по какому-то самоубийству. И заметь, сразу «неполное»! Не «выговор», не «строгач»… «Предупреждение о неполном служебном соответствии»! Танька как прочитала, хотела тебе звонить, но струсила. Ей за утечку, сам понимаешь, что будет. Выкинут, и хрен где потом устроишся! Меня позвала. Знает, что пересекались. Смотри, Николай Иванович, я тебе как человеку.

— Успокойся, Саня, — сказал Калмычков. — Если бы во мне сомневался, разве пришел бы?

— Не уверен. Про Перельмана все управление в курсе — редкая гнида. А тебя в Питере знают, кому надо… — Лагутин прикурил от калмычковской зажигалки.

— Короче, — продолжил Саня. — Второй рапорт в Управление собственной безопасности. Просит проверить твои связи с коммерческими структурами. Конкретного не вменяет, но ход мыслей ясен. Копает под тебя. Убрали Макарыча, теперь его людей зачищают. Сволочь московская!

— Спасибо тебе, Саша. И подруге твоей спасибо. Думал, нормальных людей не осталось… — Калмычков не мог подобрать нужных слов. Редко кто с добром приходит. Благодарные слова в памяти всяким хламом завалены. — Спасибо, Саша! Не забуду.

— Я чего?.. — засмущался Лагутин — Татьяна обещала до обеда папочку с рапортами придержать, не понесет на подпись. Просись на прием к генералу, он людей понимает. Может, успеешь упредить?

— Попробую, — Калмычков задумался. — Ты ей скажи: пусть не подставляется. Не надо из-за меня. Пусть, как положено, делает.

— Если генерал не напомнит, она до обеда продержит, — сказал Лагутин. — Еще раз прошу: моей не проболтайся. Или Валентине.