Лев Пучков - Джихад по-русски

Ирина дрожащими пальцами расстегнула куртку, медленно подняла подол платья. Махмуд жестом показал — выше, выше поднимай, не стесняйся! Подняла. Всплыл вдруг перед мысленным взором эпизод на стамбульском Бедестане — главном базаре, где продавали рабов, из неоднократно читанной в свое время «Роксоланы» Загре-бельного: «… красавицы на утеху сыновьям ислама, гаремная плоть, дивные творения природы, с телами прекрасными и чистыми, коих не отважился еще коснуться даже солнечный луч… Коран запрещал женщине обнажаться перед мужчинами. А здесь женщины были нагие. Ибо были они рабынями на продажу. Одни стояли с видом покорных животных, другие… с печатью ярости на лицах…» Что за идиотская аналогия? В наше цивилизованное время — этакая дичь!

Махмуд придирчиво осмотрел то, что было доступно его взору, — спасибо, гамаши не заставил снимать на улице! Неуловимо подавшись к Ирине, ощупал ее грудь, — она только охнула от неожиданности, — довольно осклабился и жестом пригласил — заходи!

— Зубы. — Ирина, сморгнув непроизвольно выступившие слезы, зло оскалилась, демонстрируя безукоризненные подковы кипенно-белых зубов.

— Не понял? — удивился Махмуд.

— Зубы смотреть надо, — дрожащим голосом сказала Ирина. — Когда покупаешь лошадь или женщину, нужно смотреть в первую очередь зубы. Сразу ясно — хороший товар или бракованный.

— Люблю таких! Такой мать к нам почаще бы заходил — вах, как хорошо жили бы! — Махмуд расплылся в широченной улыбке, по-хозяйски хлопнул Ирину по заднице и, отдав распоряжение стоявшей в прихожей наготове дородной чеченке с плетью, пошел по аллее общаться с родственниками.

Чеченка безмолвно указала на ноги, дождалась, когда Ирина снимет сапоги, подтолкнула ее в спину, указывая плетью — иди туда. Пройдя по широкому длинному коридору, по обеим сторонам которого величаво напыжились многочисленные двери мореного дуба, они оказались на пороге просторной ванной. Не успев как следует осмотреться, Ирина вздрогнула — чеченка неожиданно выдала мелодичную трель, дунув в висевший у нее на шее свисток.

— Что случилось? — удивилась гостья.

Чеченка на вопрос не обратила внимания — обернулась к невесть откуда взявшимся двум молодухам явно славянского обличья, но облаченным по горскому обычаю в глухие платья от горла до пят и темные платки.

— Мыт его, — указала хозяйка плетью на Ирину. — Патом харашо пахнит дэлаит. Патом адэт, как руски бляд. Нэ балтат с ним. Давай-давай! — и, развернувшись, утопала по коридору.

— Я не поняла, это что за обращение! — возмутилась было Ирина. — Я куда…

— Молчи, а то побьет, — прошипела одна из молодух. — Заходи побыстрее…

Общаться девчонки наотрез отказались, кратко пояснив шепотом: если хозяйка, не дай бог, услышит, что они болтают, — побьет.

Молодухи набрали ванну, напустили ароматной пены. Мыть себя Ирина не дала — что за глупости? Пока плескалась, присмотрелась к девчонкам. Молодые, едва ли за двадцать, плотные телом, но какие-то забитые, потасканные, лица обрюзгшие. Не выдержала, шепотом спросила:

— Вы пленные, что ли?

Молодухи недоуменно переглянулись.

— Рабыни, да? — уточнила Ирина. — А чего не бежите? Кругом наши, район договорной…

— Мы местные, — так же шепотом ответила одна. — Из Наурского… Семьи вырезали, нас забрали. Некуда бежать-то… Да и попробуй-ка! Поймают, отлупят так, что сдохнешь… Ты лучше молчи, а то из-за тебя нам попадет…

Помытую Ирину завернули в махровое полотенце и спровадили в небольшую комнату, заставленную платяными шкафами.

— Здесь всякие штучки есть. Хорошие вещи, — сообщила одна из молодух, указывая на шкафы, и — ткнула пальцем в трюмо, заставленное изрядным количеством разнообразных флаконов и тюбиков:

— Красься, душись. Вот эти возьми, Махмуд их любит.

— Да чтоб он сдох, ваш Махмуд, — раздраженно ответила Ирина. — И так перетопчется!

— Хозяйка побьет, — хором напомнили молодухи. А хозяйка тут как тут: вошла беззвучно, привалилась к косяку, постукивая плеткой по раскрытой ладошке, уставилась вопросительно.

— Чтоб вы все сдохли! — устало буркнула Ирина, усаживаясь за трюмо. — Гарем, мать вашу…

Спустя двадцать минут Ирина была готова. Надушенная, намакияженная и разодетая, как тот самый пресловутый «руски бляд»: кружевное французское бельишко, коротенькое, максимально облегающее серебристое платьице с гигантским декольте, чулочки паутинкой, с пояском на пажиках, и лакированные остроносые туфли на шпильках. Не до конца забитая натура светской дамы, никогда не позволявшей себе появиться в обществе в таком виде, была удручена донельзя. Однако попытка приодеться попроще успеха не имела: хозяйка сама выбрала Ирине наряд и многозначительно постучала по шкафу плеткой.

— Шлюха, — потерянно пробормотала Ирина, оглядев себя в зеркало. — Господи, на кого я похожа!

— Уже твой идет, — хозяйка указала плеткой на дверь. — Там уже жьдет.

— Минутку, — Ирина указала на какой-то флакон и попыталась присесть к трюмо, стремясь задержаться в этом импровизированном будуаре как можно дольше. — Сейчас я кое-что…

Закончить ей не дали: хозяйка, не желавшая выслушивать возражения, ожгла строптивицу плетью по заднице — легонько, но весьма чувствительно.

— Ай!!! Вы что себе позволяете?! — скорее удивленно, нежели возмущенно вскрикнула Ирина. До этого момента она как-то не воспринимала всерьез предупреждения юных рабынь насчет перспектив физической расправы. Что за дикость! Хозяйка же, памятуя, видимо, о принципе «куй железо, не отходя от кассы», в ответ на возмущенный вопль стеганула Иринину попку еще разок — чуть сильнее. И опять замахнулась.

— Ай-й-й! Не надо! Все-все — уже иду!

Шествие по знакомому уже коридору было недолгим — с каждым шагом ноги женщины как-то незнакомо тяжелели, как будто отказываясь идти дальше. Распахнув одну из дверей, чеченка втолкнула Ирину в просторный зал и, красноречиво взметнув плетку, напутствовала:

— Твой ходит — тудым-сюдым, — и показала маршрут — от окна до двери. — Адын раз стаит — сразу бит! Давай, давай!

Для среднестатистического жилища сельскохозяйственной Ичкерии, прогнувшейся под невыносимым гнетом разнузданного бандитизма и переживавшей вторую войну, зал был неприлично роскошен. Разноцветный лакированный паркет, драпированные шелком стены, потолок в затейливой золоченой лепнине, тяжелые парчовые шторы, огромный персидский ковер на полу, одна стена полностью заставлена разнообразными аудио — и видеосистемами на неприлично современных подставках и тумбах. Дорогущая кожаная мебель…

Впрочем, интерьер Ирину особенно не заботил. Медленно двигаясь по паркету вдоль кромки персидского ковра, она косила взглядом в сторону кожаной мебели вовсе не из-за ее непревзойденных качеств — видела и получше. Там, в этой мебели, на просторном диване и в трех креслах, заседали пятеро мужланов ичкерских, включая Махмуда Бекмурзаева. Они были такими же здоровенными и дикими на вид, как их предводитель — одна порода, что и говорить.