Александр Бородыня - Крепы

— Кушай, птичка, — говорил он добрым голосом, — кушай, набирайся сил.

— Так вы мертвый или живой? — наконец решившись, спросила я.

— Конечно, мертвый. И кстати, — после некоторой паузы сказал он все так же мягко, — сестра ваша тоже, к сожалению, умерла. Случаются несчастья, многие у нас молодыми умирают… Очень, очень высокая смертность.

— Но как же она умерла? — возразила я. — А телефонный звонок? Она же мне звонила! А открытка на день рождения, заводная кукла, белая роза?.. Скажите, это она мне звонила?

— Ну, вот что. — Кириллов подсыпал еще семечек, хотя в этом вовсе не было нужды. — Сперва вы долго и внимательно слушаете и только потом задаете вопросы.

— Так это она мне звонила — Лариса?

— Да успокойтесь вы, она вам звонила, она, Лариса. Вы посмотрите на меня: вот я умер много лет назад и прекрасно себя чувствую, сижу вот, разговариваю… Вполне бы мог и по телефону с вами поговорить. А она, между прочим… — он сделал секундную паузу, подыскивая нужное слово, — только три месяца как скончалась, вот-с… Простая такая могилка, никто не ходит. Нужно вам будет прибраться там…

Зараженная его откровенной веселостью, я хотела возразить, но он не дал мне этого сделать.

— Так что вы послушайте меня, Арина Шалвовна. Не волнуйтесь и послушайте. Конечно, звонила она, ваша сестра Лариса. Но звонила по нашей просьбе, по сути дела, это мы вас и уважаемого Алана Марковича пригласили…

— Это называется пригласили? — перебила я. — Так разве приглашают?

— Ну, если хотите, то мы заманили вас в наш городок. Но, поверьте, причина вполне уважительная.

— А почему именно нас?

— Здесь чудесное стечение обстоятельств. Вы оба имеете у нас умерших родственников… В таком деле чужой человек никогда не пошел бы нам навстречу, чужой человек и не понял бы ничего.

— А вы уверены, что я пойду вам навстречу?

— Не знаю, но хотелось бы верить. — Он долгим ищущим взглядом посмотрел мне в глаза. — Дело, видите ли, очень серьезное, срочное дело…

Опять повисла пауза, было слышно, как Кромвель с удовольствием щелкает семечки.

— Вы продолжайте, — попросила я. — Если хотите, могу еще кофе сварить.

— Нет, кофе, пожалуй, больше не стоит. Ну так вот, вы приглашены сюда к нам, скажем так, — голос его был по-прежнему мягок, но в нем появился какой-то неумеренный пафос, — скажем, для того, чтобы составить полноценный отчет.

— Какой отчет? — искренне удивилась я.

— Отчет о нас, о нашем городе. Вы представьте себе: прекрасно работает почта, междугородный телефон, функционирует аэропорт; мы поддерживаем экономические связи со всей страной и даже за ее пределами — один только завод вычислительной техники моего имени имеет восемь партнеров за рубежом. И все это — при населении в полторы тысячи человек. Долгое время мы наивно рассчитывали, что подобное несоответствие объема производства и численности населения вызовет хотя бы любопытство, но, увы, две эти цифры проходят по разным ведомствам. Вдумайтесь, по официальным данным, в городе проживает всего тысяча четыреста девяносто три человека.

Капли все еще долбили в стекло, но не было больше ни грома, ни синих разломов молний: дождь иссякал. За распахнутой дверью лоджии светился ночной город, и казалось, в нем даже прибавилось зажженных окон. Если смотреть не отрываясь, можно заметить, как, несмотря на поздний час, загораются все новые и новые желтые огни.

Я поудобнее устроилась на диване, облокотилась, скрестила ноги. В распахнутую дверь лоджии лился холодный и свежий, немного сыроватый воздух. Цветочный запах окончательно выветрился, но множество часов, разбросанных по квартире, все так же беспокоили слух неистовым тиканьем.

— Я думаю, если начну с самого начала, все будет понятно, — говорил он размеренно, мягко, с теплой интонацией сказочника. — Нашему городу пятьсот лет. И так уж случилось, что за пятьсот лет здесь не было снесено ни одного дома. Сохранился даже сруб, поставленный основателем города монахом Иннокентием. Отличный, скажу я вам, парень, в преферансе — бог. Будет возможность — познакомлю. Ничего не сносили, но строили. Во всем мире жгли и ломали, а у нас — нет, у нас не жгли и не ломали… И, как следствие, культура наша складывалась как бы в несколько пластов. Даже здешние художники никогда не писали новую картину по старому холсту. Или, например, построили химическую лабораторию, а мастерская алхимика осталась тут же, и в этой мастерской рядом с инженером-химиком, колдующим над нефтью, продолжал искать философский камень преданный анафеме мастер. Ну, читали, наверное, как это делается: свинец — золото, золото — свинец.

Фантастика! Но, в принципе, ничего удивительного. Ведь это так просто — не ломать там, где никогда ничего не разрушали. На сегодняшний день сложился этакий архитектурный ансамбль, равного которому, вероятно, нет во всем мире. Но не следует путать: это не архитектурный заповедник, где обновили поблекшую позолоту и искусственно остановили время, — это живой, развивающийся организм…

Мой гость прервался. Его отвлекло какое-то движение за окном. Я обернулась и, наверное, вскрикнула. В открытой двери лоджии стояла та самая женщина с черными глазами и жирной веревкой, перекинутой через плечо. Кромвель сорвался со стола и, выронив на лету семечку, стрелой метнулся к призраку. Он ударялся о стеклянную дверь лоджии, бил крыльями и звенел клювом. Он словно пытался ее закрыть — дверь даже чуть подалась, — но это было уже не нужно: женщины в проеме уже не было. Ярко светили звезды.

— Кто это? — тихо спросила я.

— Это крепы. Вы не волнуйтесь, пожалуйста… Они очень опасны, но нападают редко.

— А кто это — крепы?

— Крепы… Как бы это вам получше… Крепкий, крепость, скрепляющий — все не то… — Взгляд его остановился на одном из будильников. — А кстати, у нас с вами не так много времени. Скоро вернутся хозяева, и придется перебираться куда-то в другое место. В общем-то, это было бы ничего, но перемещения в пространстве сегодня представляют для меня некоторую трудность, путаюсь в различных обликах, скажем так…

— Разве это не квартира моей сестры?

— Вне всякого сомнения, это квартира вашей покойной сестры Ларисы, но, видите ли, эта квартира принадлежит не только ей. В городе живет слишком много народа, чтобы индивидуальные помещения могли находиться в собственности какой-либо семьи. Конечно, мы активно строимся, но эти проклятые метры… Их все равно не хватает. В это трудно поверить, но приходится жить, так скажем, по очереди… Пока одна семья на работе, вторая занимает свободное пространство, и наоборот.

— Но вы сказали, в городе проживает всего полторы тысячи человек?

Кромвель перестал звенеть клювом по стеклу и вернулся назад, на стол. Михаил Михайлович подсыпал семечек.