Александр Бородыня - Крепы

Согласно выданному билету, моя напарница Арина Шалвовна устроилась где-то в заднем салоне, и поболтать оказалось не с кем. Конечно, я задремал. Пластиковый стаканчик пепси-колы, поданный услужливой бортпроводницей, так и остался в моей руке, когда я заснул — заснул безотлагательно, крепко, без сновидений. А когда очнулся и попытался расправить затекшие плечи, самолет уже шел на посадку. Через три дня, если все пройдет нормально, мы тем же рейсом должны были вернуться обратно.

Эту короткую поездку за чужой счет я себе практически выбил: документы уже были выписаны на другого, когда я получил письмо от Марты. Пришлось ударить кулаком по столу и потребовать, чтобы именно меня отправили в командировку в этот никому не известный город. Писем от Марты я не получал пять лет, с тех самых пор, когда мы с ней расстались. Были только открытки на день рождения и на Новый год — странные открытки, одинаковые, будто Марта когда-то купила две большие пачки про запас и теперь отправляла по штучке. На открытках, которые я получал ко дню рождения, была репродукция картины неизвестного художника XVII века — заводная кукла с недетским лицом, разряженная в шелка. Открытки, приходившие под Новый год, были попроще — неизменная белая роза с капельками росы.

Моя бывшая жена со свойственным ей грубым юмором утверждала в письме, что все еще обожает меня и вспоминает нашу последнюю ночь — притом ни слова о сыне, ни слова о работе, а в конце — неожиданная просьба приехать. Даже адреса не было: его я нашел на конверте. Название города ничего мне не говорило, никогда я о нем не слышал, и никто о нем ничего не знал. Но он существовал, этот город, и там даже был компьютерный завод, от услуг которого наша фирма теперь собиралась отказаться. Так сложилось, что через два дня после получения письма я с командировочным удостоверением в кармане сидел в неудобном пружинящем кресле воздушного лайнера, идущего на посадку.

Самолет поднялся в воздух в час дня, и так же в час дня его шасси коснулись бетона посадочной полосы. Я перевел часы и улыбнулся. Можно было и не переводить. В воздухе мы находились ровно час — никакого фокуса, просто переход в другой часовой пояс.

Никто нас не встречал. Пришлось нести чемоданчик Арины Шалвовны, и это меня немного раздражало. Кожаный желтый чемоданчик был невелик, но тяжел. Перетянутый двумя широкими ремнями, он был непомерно раздут, набит неизвестно чем. Отправляясь в такие короткие поездки, сам я ограничиваюсь саквояжем. Люблю его, старенький докторский саквояж, когда-то принадлежавший моему деду, земскому врачу. Я нашел его на чердаке запущенной родительской дачи, почистил, починил замки.

В небольшом голубом здании аэровокзала было довольно просторно и светло, но не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего контроль.

Миновав узкие никелированные барьеры и несколько стеклянных дверей, мы сразу вышли на площадь. Она была удивительно правильной круглой формы. Залитая свежим черно-синим асфальтом площадь глянцево посверкивала под ногами, и я подумал, что недавно здесь прошел дождь. Площадь была совершенно пуста — ни одной машины, ни одного человека, я не нашел даже голубей или воробьев. С самолета сошли только мы.

Я сверил свои часы с часами на стене аэровокзала: с большого квадратного циферблата с золотыми римскими цифрами и сверкающими стрелками взгляд скользнул на старенький ручной хронометр. Если саквояж я брал с собой только в поездки, то хронометр был в кармане всегда. У него выпуклое, сильно поцарапанное стекло, под которым плоско лежат коротенькие черные стрелки.

— Ну, слава Богу, поехали! — сказала Арина.

— На чем! — удивился я.

Только что площадь была совершенно пуста. Ни шума мотора, ни скрипа тормозов.

— На такси. — В голосе Арины не было никакой иронии.

Вероятно, я задумался и упустил момент, когда оно подкатило. Рядом с нами действительно остановилось такси. Шофер вышел из машины и, услужливо распахнув багажник, сам взял у меня чемодан. Обычный водитель в старенькой кожанке и джинсах, он все-таки производил странное впечатление — может быть, своей излишней вежливостью.

Арина Шалвовна, высокая блондинка с прямыми худыми ногами и красивым, северного типа, лицом, несколько меня смущала. Я человек спокойный и одинокий, а эта упрямая женщина привыкла, чтобы мужчина выполнял любую ее прихоть с первого намека. Следовало держать дистанцию: все-таки дама уже дважды побывала замужем, тридцать лет, и нет детей.

Если бы в самолете мы сидели рядом, то я бы лучше представлял, как себя держать. На аэродроме в Москве мы перекинулись разве что парой слов и по-настоящему разговорились только теперь, в такси. Оказывается, у нее, как и у меня, в этом городе был свой интерес. Здесь жила ее двоюродная сестра, с которой они давно не виделись.

— …Детьми еще целовались на прощанье, — рассказывала она, комфортно расположившись рядом со мной на заднем сиденье. — Вы представляете, никогда не думала, что поеду в такую даль! — Она наградила меня коротеньким взглядом. — А тут, нате вам — командировочка!

Квартира сестры располагалась в четвертом этаже обыкновенного блочного дома — как я понял, на самой окраине городка. Я проводил Арину Шалвовну до двери, донес чемоданчик, после чего поехал в гостиницу. Мы условились через три часа встретиться в конторе завода и вместе отметить командировку.

Номер в гостинице мне понравился — обычный средний номер: кушетка, застеленная белым казенным покрывалом, подушка в накрахмаленной наволочке уголком вверх, все аккуратненько (я давно не был в командировках и немножко отвык), полированный столик с графином, кресло и телевизор, за который, как я подумал, непременно придется доплачивать. А в общем, очень прилично: туалетная комната, душ, солнечная сторона… С десятого этажа открывался превосходный вид на город.

Я подошел к окну, и сразу стало понятно, что город построен давно, хотя из окошка такси это было незаметно. Из окошка такси широкие улицы казались сплошь заставленными стандартными домами.

Внизу под моим окном возле самой гостиницы стояло желтое строение с флюгером на крыше. Медленно поворачивался красный петушок, а дальше — лестница черепичных кровель. Все как игрушечное: какие-то башенки, какие-то стеклянные мансарды; посверкивали металлические шпили. На плоскости одной из крыш открытое кафе — столики и несколько кресел. С такого расстояния кресла и люди, сидящие в них, выглядели как фигурки в музейном макете.

Балкона, увы, в моем номере не было. Вытянув тугие шпингалеты из гнезд, я уже через пять минут после того, как вошел в номер, растворил окно. И сразу комната наполнилась запахом. Вероятно, где-то внизу под моим окном находился гостиничный ресторан. Там готовили обед, и, судя по запахам, роскошный. Я вынул сигарету и закурил, что делаю редко (мой лимит — две-три сигареты в день), но с удовольствием.