Александр Бородыня - Крепы

— Ты уверен, что в машине не было водителя? — наконец, опускаясь на стул, спросил Алан.

— Если бы не был уверен, не стал бы тебе звонить, — уже другим тоном, помягче, сказал Валентин. — Если бы я не был уверен, я плюнул бы на нашу дружбу и сразу позвонил бы куда следует. Своя шкура дороже.

— А почему ты уверен?

— Сам видел, понимаешь? Вот этими вот глазами! Я чуть с ума не сошел, поверишь?

— А чего ж, поверю. Позови, пожалуйста, девочку.

На стене в кабинете висели большие старинные часы, и Алан Маркович зачем-то следил взглядом за очень длинной и тонкой секундной стрелкой, рывками бегущей по белому циферблату. В какой-то момент он понял, что до конца урока осталось всего пять минут. Урок кончится, и будет большая перемена.

— Валентин Степанович… — всхлипнула Мусина и, задрав фартучек, вытерла им глаза. — Не вызывайте родителей…

— Погоди! — отстранил завуча Алан и, поднявшись со стула, встал перед ребенком. — Никто не будет вызывать твоих родителей, — пообещал он. — Но ты быстро и без плача отвечаешь на мои вопросы. Договорились? — Девочка кивнула. — Насчет лепестков нам не нужно… Насчет лепестков мы все знаем… Скажи, ты видела, с кем ушел Олег? — Она опять кивнула. Сердце в груди Алана неприятно заныло. — Кто это был?

— Вы не поверите… — Мусина смотрела напуганными мокрыми глазами.

— Поверю. Кто это был?

— Беспризорники… Из мертвого интерната… Из колонии..

— Ну, хватит! — Валентин шарахнул ладонью по столу. — Это же бред…

— Погоди! — крикнул Алан.

Секундная стрелка на часах продолжала свой бег.

— Ты их видела? — спросил Алан. Последовал кивок. — Это призраки детей из какого-то интерната? — Опять кивок. — И они увезли Олега с собой? Куда?

— В интернат, к себе… Меня тоже звали… — Она всхлипнула. — Но я испугалась…

Звонок, треск распахивающихся классных дверей, топот. С шумом смешались и последние слова девочки. Взяв Мусину за плечи, Валентин выставил ее в коридор и, плотно затворив дверь, повернул ключ.

— Бред! — сказал он, как-то глупо улыбаясь, присаживаясь почему-то на край стола и закуривая. — Но я сам видел… Эта пустая милицейская машина..

— Что за интернат?

— Легенда… — пояснил Валентин. В дверь стучали, но он на нее даже не взглянул. — Детская колония. Странно, что ты не знаешь. В восемнадцатом году свезли беспризорных детишек, в основном детей погибших офицеров, в барскую усадьбу под Москвой. Чьих рук это дело, точно неизвестно, но, в общем, их всех там зверски поубивали, а усадьбу сожгли… Это такая пугалка — года три как появилась в школе. Будто приходят мертвые колонисты, сидят за партами и учатся вместе с нашими детьми. Говорю тебе, бред!

— А где это территориально?

— Усадьба? Да там теперь военный полигон… Тридцать километров от кольцевой, станция Вражино. Ты что, всерьез думаешь?..

— А ты что думаешь?

Перемена кончилась, и в школе снова стало тихо. Алан Маркович взялся за телефон.

— Это хорошо, что военный полигон… Раз военный, значит Министерство обороны… Значит, можно, наверное, что-то придумать.

В кабинет снова постучали. И было слышно, как голос за дверью что-то неуверенно пробормотал, и вслед за тем — звук удаляющихся шагов.

— Егор Кузьмич? — сказал Алан в трубку. — Егор Кузьмич, вы говорили, у вас сохранились связи…

— Что еще там у вас стряслось? — пророкотал полковник и добавил. — Есть связи! Но, вообще-то, вы меня разбудили…

— Мой сын исчез! — сказал Алан, он был уже не в состоянии сдерживать нервную дрожь в голосе. — Его увезли в милицейской машине на полигон Вражино.

— На полигон? — удивился полковник. — Кто? Зачем на полигон?

— Вы можете получить туда пропуск? — спросил Алан.

— Ну, не знаю… Можно попробовать. Но хорошо бы, вы объяснили мне, что же все-таки произошло?

Вкратце, как ему казалось, по-военному сухо изложив все обстоятельства дела в телефонную трубку, Алан, вероятно, не уследил за своим голосом, потому что Егор Кузьмич вдруг не очень вежливо оборвал его на полуслове:

— Ничего не нужно делать! Без меня ничего. Если вы кому-нибудь попытаетесь… Да что я вам, вы же не ребенок… — Он подул в трубку. — Алан Маркович, вы меня слышите? Ну, я повторюсь. Вы не ребенок, вы должны понимать, что в лучшем случае вас внимательно выслушает психиатр.

Валентин, прислушивающийся к каждому слову, вынул трубку из слабой руки Алана, поздоровался, представился, после чего подробно объяснил местонахождение мифической усадьбы-колонии.

— Понял, я все понял… Знаю я этот полигон, — неожиданно довольным голосом рявкнул полковник. — Говорил же, у меня там друзья. Мы спокойно пройдем на территорию и заберем вашего мальчика. Вам — верю, конечно, а что мне еще остается?..

— Вы, наверное, не поняли… — отбирая трубку у завуча, сказал Алан. — Во-первых, это не люди, то есть не совсем люди… А во-вторых, — губы Валентина сложились в слово, которое Алан автоматически повторил, — это дети! Мертвые дети…

— Есть у меня против них кое-что! — сказал в трубку Егор Кузьмич. — Как-нибудь управимся…

— Как управимся? — спросил Алан, вдруг осознавший всю нелепость ситуации. — Как?.. — и пробормотал: — Серебряными пулями?.. Осиновым колом?.. — У него даже голова закружилась от абсурдности собственных слов. — Как?

— Нет, не серебряными пулями, нет…

— А как же тогда?

— Увидите…

— Вы будете в них стрелять?

— Ну почему я обязательно должен стрелять в детей?..

— Когда мы пойдем? — шепотом спросил Валентин, но полковник услышал.

— Поедем, а не пойдем. Я попросил уже, одолжил машину. Алан Маркович, прошу вас, ничего не предпринимайте. Я за вами заеду.

Когда он положил трубку, Валентин смотрел так внимательно, что Алану стало неловко.

— За нами заедут! — сказал он. — Нужно немножко подождать!

Погода испортилась. Моросил противный дождик, он посверкивал в воздухе мелким серебром, холодил и раздражал. Они вышли во двор школы и стояли в ожидании. Алан Маркович не отрываясь смотрел на ржавое коричневое кольцо, прикрепленное к столбу, и пытался представить себе падающий в него мяч. Но пространство было пустым. Ни призраков, ни живых. Шли уроки, и стоять на школьных ступенях было пронзительно холодно.

«Если я умру… Все просто… Я умру, и Марта примет меня… Там не будет границы… — думал Алан Маркович, затягивая пальцами мокрый ворот и застегивая верхнюю пуговицу. — Но как умереть? Убить себя? Как убить? Сгореть нельзя. Утопиться, наверное, тоже. Отравиться газом и стать свободным? — Его даже передернуло от этой мысли. — Нет, не могу! Не нужно об этом думать… Пусть пока все идет, как идет. Не умирать… Не нужно мне умирать, по крайней мере от собственной руки… Неприятная, очень неприятная штука… эта смерть… Не хочу я!»