Ребекка Джеймс - Сладкая боль

— Ну, теперь ты довольна? Счастлива?

— Нет, — говорит Анна. — Даже не думай, что я радуюсь.

— Тогда зачем?.. Мы же договорились! Почему сегодня и именно так?

— А почему бы и нет? — шипит Лилла. — Чего ты ожидал, Маркус? Ясно как день, что она невменяемая. Ты сам, наверное, не в своем уме, если связался с ней. Ну и чего ты ожидал? Нельзя требовать от психопатки нормального поведения.

— Ты права, Лилла, я ненормальная, — отвечает Анна. — Ты ведь хочешь, чтобы все думали именно так?

— Какая, блин, мне разница, кто что думает? Я твердо знаю, что тебе нужно лечиться. И остальные со мной согласны. — Лилла обводил взглядом стол, словно ища поддержки. — Ты на голову больная, признай. Ты сидишь каждый день у детской кроватки на чердаке, притворяясь, что твой ребенок жив. По-моему, ежу понятно, что у тебя проблемы с головой. Не говоря уже о том, какие штуки ты выкидывать…

— Лилла, замолкни, — перебиваю я, от злости с трудом сдерживаясь. Я не говорю, а рычу, руки дрожат. Лилла поначалу пугается — она никогда не видела меня таким — но тут же в ее глазах появляется ненависть. Трудно теперь припомнить, что такого я в ней нашел. Как я мог подумать, что влюблен?

— Как ты смеешь сидеть в чужом доме и оскорблять Анну? Хотя бы раз в жизни прикуси язык!

— Я просто констатирую факт, Тим. Твоя подружка ненормальная.

Как хочется ударить Лиллу, стереть с ее лица самодовольную улыбочку. Впервые в жизни я готов врезать женщине. Анна предостерегающе кладет руку мне на плечо.

— Да, может быть, я ненормальная, — тихо говорит она. — Не знаю. Наверное, действительно не стоит проводить столько времени на чердаке и жить воспоминаниями. И агорафобия — это, конечно, тоже нехорошо… — девушка вздергивает подбородок. — Но я никому не желаю зла и ни на кого не набрасываюсь, Лилла. Ничего не порчу и не разрушаю. Не пишу ужасные фразы на стенах и не подбрасываю пауков в постель.

— Да ладно, — фыркает Лилла. — И ты думаешь, что тебе кто-то поверит?

— А я очень надеюсь, что поверишь в первую очередь ты. Знаешь, я действительно решила, по крайней мере на какое-то время, что схожу с ума. Я думала, что сама подбросила Тиму пауков и исписала стены, пусть даже совершенно этого не помнила. Я думала, что я ненормальная, как ты говоришь. Но когда я узнала, что вы с Маркусом уже давно знакомы, то задумалась и поняла, что ты врешь, Лилла. И мне и Тиму. Зачем?.. И теперь нам интересно, что ты затеяла.

— Знаешь, что еще нам интересно? — вмешиваюсь я. — Вот.

Достаю рваную, исцарапанную фотографию и кладу на стол, чтобы всем было видно. Столь откровенная жестокость шокирует.

У Лиллы отвисает челюсть, но она быстро справляется с собой.

— Что, теперь ты роешься в моих вещах? — язвительно спрашивает она. — Сначала Анна полезла на «Фейсбук», теперь ты обыскиваешь мою сумку. Потрясающе!

— Я не рылся в твоей сумке. Ты сама случайно выбросила фотографию на стол, когда мы ездили в Мэнли. Я увидел ее, когда наводил за тобой порядок. Совсем как в тот раз, когда нам пришлось убирать пауков. Или смывать краску со стены.

— Наводил за мной порядок? — ядовито переспрашивает Лилла. — Порядок? Нет, Тим, ты не прав. Не я это начала. Вы с Анной полезли в мои…

— Ради Бога. — Маркус встает. — Я вижу, что ситуация выходит из-под контроля. Вы на грани истерики. Если хотите знать мое мнение, сейчас вы все похожи на ненормальных. Давайте поговорим завтра, на трезвую голову.

— Маркус, подожди. Помолчи, — внезапно вмешивается Фиона. До сих пор она молча сидела, глядя на экран лэптопа.

Она поворачивается к Лилле:

— Здесь сказано, что твоя фамилия Бьюкенен.

— Да, и что?

— Как зовут твою мать?

Лилла в растерянности.

— Что? Зачем тебе?

— Хейзел, — отвечаю я. — Хейзел Бьюкенен.

— Хейзел Бьюкенен, — Фиона поворачивается к Маркусу, выпрямляется, ее голос звучит резко и настойчиво: — Я так и знала, что где-то уже слышала эту фамилию. Господи, Маркус, мы открыли специальный счет по просьбе отца Анны, Стивена Лондона, помнишь? Он просил строгой конфиденциальности. Ну, разумеется, ты помнишь! Двести долларов в месяц на имя Хейзел Бьюкенен. В его завещании указано, что сумма будет бессрочно выплачиваться из наследства…

Маркус роняет голову на руки.

— Что?

— Где вы познакомились? — спрашивает Фиона, беря брата за руку. — Маркус, послушай. Где ты встретил Лиллу?

— Не отвечай, — требует Лилла, хватая Маркуса за другую руку. Тот переводит взгляд с сестры на нее, потом обратно. Лилла дерзка и надменна, как всегда, но в ее глазах появляется нечто новенькое. Отчетливый проблеск страха.

— Это никого не касается!

Маркус вырывается.

— Я тебе отвечу, — говорит он Фионе. — Мы познакомились на похоронах Стивена Лондона.

— Ну конечно, — отвечает та. — На похоронах. Разумеется. Значит…

— На похоронах папы? — перебивает Анна.

Маркус кивает.

— Но… — Анна смотрит на Лиллу. — Что ты там делала? Ты не была знакома с моим отцом. Зачем ты пошла на похороны?

Лилла не отвечает. Она поигрывает с ножом, лежащим в центре стола, то прижимая рукоятку, так что лезвие задирается в воздух, то отпуская.

— Лилла, отвечай, — требует Анна.

— Ты права, — говорит та. — Я с ним совсем не была знакома. Мы никогда в жизни не встречались. Ни разу.

— Так зачем же ты пришла на похороны?!

На губах Лиллы появляется странная улыбка.

— Я имела полное право туда пойти.

— Полное право? Это как? — В голосе Анны звучит отвращение. — Лилла, что ты за человек? Ты охотишься за деньгами? Вот что тебе нужно? Деньги? Или… или ты просто любишь травить тех, у кого горе? Людей, у которых случилась беда? Что за игру ты затеяла?

— Беда? — переспрашивает Лилла, по-прежнему не отрывая взгляда от ножа. На вид она спокойна, но я вижу, что пальцы у нее подрагивают, а лицо напряжено. — Что ты вообще знаешь о бедах?

— О Господи. Я не собираюсь завязывать очередной нелепый спор. — Анна встает и обеими руками хлопает по столу, вынуждая Лиллу поднять глаза. — Я требую ответа. Какого черта ты делала на папиных похоронах?

Ответ Лиллы короток и драматичен. Она встает, и несколько секунд обе яростно смотрят друг на друга через стол. Потом Лилла испускает хриплый вопль, размахивается и что есть сил запускает бокалом в стену за спиной у Анны.

Анна вздрагивает, явно испуганная, качает головой и издает дрожащий смех.

— Ну ты и дура, Лилла. Вот дура. И мне нет до тебя дела. Какая разница, зачем ты сюда пришла и почему так меня ненавидишь. Я просто хочу, чтобы ты свалила из моего дома к чертовой матери.

Лилла тихонько стонет и качает головой, пока Анна говорит. Она зажимает уши руками, не в силах слушать.

— Эй! — окликаю я. Неприятно и страшно видеть ее такой. Как бы она ни отзывалась о душевном состоянии Анны, сейчас именно Лилла кажется сумасшедшей.