Дональд Гамильтон - Человек из тени

— Ясно, — сказал я. — А если их окажется двое, или же не клюнет ни один?

— Не ищи приключений на свою голову. Садись за руль да поглядывай по сторонам. Увидишь, кто последует за тобой. Но не зарывайся. Этот парень не робкого десятка. Потребуется тонкая комбинация, чтобы справиться.

— Боюсь, что угрозами его не расколешь, — заметил я.

— Это не твои заботы, если, конечно, ты не жаждешь заняться им сам. Ты доставишь дышащее тело, и оно тут же попадет в руки экспертов. Они из него вытрясут признание. Еще вопросы есть?

Я помедлил:

— Один. Антуанетта Вайль. За ней следят?

— Ее прикрывают. Сегодня она еще не выходила. Почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — ответил я.

И впрямь не знаю, почему задал этот вопрос. Тони не имела отношения к делу, если не считать того, что я случайно втянул ее. Никто не поблагодарит за заботу о девчонке, которая по глупой случайности вляпалась в наше дело, даже она сама.

В кафетерии был белый кафельный пол, старомодные столы и стулья, а кабинок и игрового автомата не имелось. Оливию я усадил за угловой столик, делая вид, что случайно повстречал ее у входа.

Я обратил внимание, что она в платье. Восторгаться нечем — модное свободное, даже мешкообразное платье хорошо смотрится только на худых моделях, похожих на жердь, но она сложена иначе. Это было коричневое джерси. Говорят, вязаные вещи очень удобны в путешествиях. Я рад, что они хоть на что-то годятся. Джерси оказывает на меня не больший эффект, чем джутовая мешковина.

И все-таки это платье, а не твидовый костюм. Были и другие перемены.

— Бог ты мой! — сказал я.

— О чем это вы?.. А…

Она слегка покраснела и стала скованной, как обычно. Губы подкрашены пусть незаметной и розовой, но все-таки настоящей помадой. Еще малость и она сдастся — начнет пудрить нос и делать макияж. У меня это вызвало смешанное чувство. То есть захотелось напомнить, что просто нахожусь на работе, и только. Я вовсе не собирался нести моральную ответственность за изменения ее мироощущения.

С меня хватает личных отношений в этом деле. В ушах еще звучал голос Антуанетты: «Почему? Я поверила вам, а вы втянули меня в это?». Доктор Оливия Мариасси была еще одной приманкой, о чем я старался не забывать. В отличие от Тони, она знала, правда, что ее используют и зачем, но только самому Господу ведомо, как предстоит еще ею манипулировать.

— Невежливо так разглядывать меня, — заметила она. — И невежливо надо мной смеяться.

— А кто смеется?

— Я полагаю, что для невесты вполне естественно чуть-чуть прихорашиваться, — сказала она в свою защиту. — Мы же ведь женимся сегодня, да? Планы не изменились?

— Все должно произойти как намечено, — сказал я. — Более того, Вашингтон требует, чтобы мы отделили агнцев от козлищ, или вернее сказать в единственном числе — отличили агнца от козлища. Кто бы за нами ни увязался, мы должны его взять и передать немедленно в руки команды сокрушителей.

Она подняла на меня глаза:

— Команды сокрушителей?

— Команды «С», — сказал я. — Следственной команды. Экспертов. В том случае, если сами не захотим задавать вопросов.

— Это не слишком-то приятно, согласитесь, — слегка вздрогнула она.

— Совсем неприятно.

— Будь хоть еще какой-то выход… Не думаю, что смогу с удовольствием вспоминать, как помогла заманить в ловушку — кого бы то ни было. Даже получи он задание убить меня, это неприятно. Тауссиг — действительно такая уж важная шишка? Каков он из себя?

— Никогда не видел, — сказал я. — Но, полагаю, при случайной встрече с ним на улице вы бы приняли его за Альберта Эйнштейна или кого-то еще в этом роде. Видите ли, Эмиль Тауссиг тоже гений, в своей области, понятно. Что же касается его важности, то не подобает задавать такие вопросы, док. Вы хотите, чтобы я произнес длинную патриотическую речь о том, что судьбы людей и даже целых народов зависят от того, найдем ли мы ход к Тауссигу?

— Я знаю, — вздохнула она, — некоторые вещи следует просто принимать на веру. Далеко не всегда я сама рада тому, как используется наука, но своих исследований не прекращаю.

После паузы она продолжила тем же тоном:

— Что же касается агнцев…

— Кого, простите?

— Что касается агнцев и козлищ, мистер Коркоран, то мы уже не одни.

Она смотрела мимо меня. Потом наклонилась, и я дотронулся до ее руки.

— Поль, дорогой, — сказала она.

Я все понял.

— Любимая, — сказал я, глядя на нее с обожанием.

И вот Муни уже стоял рядом в своих роговых очках и тяжелом твиде с видом человека, страдающего от бессонницы. Я заметил, что он бледен, но чисто выбрит. Поднимаясь, я уловил запах какого-то мужского лосьона.

Он быстро поднял руку:

— Пожалуйста, я не собираюсь… Я пришел просить прощения. Вчера я просто вышел из себя.

— Кем бы вы ни были вчера, — сказал я агрессивно, — сегодня вы заслужили пару тумаков!

Оливия все еще удерживала меня за руку:

— Пожалуйста, дорогой. Утро такое прекрасное, стоит ли его портить. Если Хэролд хочет извиниться, почему бы не выслушать? — она говорила спокойным голосом, даже улыбнулась Муни. — Продолжайте, Хэролд. Извинитесь. Скажите Полю, что сожалеете о том, что ударили его из-за спины, так неожиданно.

— Ему бы еще больше пришлось сожалеть, ударь он в лицо, — возразил я.

— Поль, не будьте врединой. Пожалуйста, дорогой… Хэролд, продолжайте, мы слушаем.

Оливия ласково улыбнулась, и он что-то пробормотал. Затем она заставила нас пожать друг другу руки, словно мы повздорившие мальчишки. А затем пригласила Хэролда взять стул и присоединиться к нам. Это не был самый приятный завтрак в моей жизни, но зато она получила истинное наслаждение. Ей нравилось наблюдать, как он корчится от стыда. Эту черту ее характера я раньше не замечал, и она меня радовала. Даму с таким обилием желчи не столь уж легко уязвить, констатировал я к своему удовлетворению.

В конце концов она отодвинула стул и погладила мою руку.

— Допивайте кофе, дорогой. Я поднимусь к себе упаковать вещи.

Она повернулась к Хэролду:

— Почему бы тебе не пойти со мной. Я хочу кое-что сказать.

Как и подобает недотепе-репортеру из Денвера, я продолжал сидеть.

— Как только допью кофе, подойду, — сказал я.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы.

— Не торопитесь, — сказала она смеясь, — и не ревнуйте, дорогой. Пока я с ним, ничего со мной не случится, правда, Хэролд?

Он не ответил. Он переваривал поцелуйчики и нежности Оливии. Он уже обратил внимание на необычную для нее губную помаду, на то, что Оливия то и дело прикасалась ко мне без особой нужды, и явно сожалел, что не пустил вчера в ход и ноги, чтобы разделаться со мной как следует. То ли он и вправду ревновал, то ли я нарушил его планы, понять пока трудно.