Роберт Ладлэм - Уик-энд с Остерманом

Грувер и Дженкинс встретили его слова смущенным молчанием. Они спокойно и с пониманием приняли взрыв враждебности Таннера. Им уже приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Пытаясь успокоить Таннера, Грувер заговорил спокойно и мягко:

— Мы признаем, что в таких операциях могут быть допущены ошибки. Честно говоря, тут речь может идти об одной большой ошибке. Но если вы прибегнете к логике, то увидите, что ошибка была неизбежна.

— Какая ошибка?

— Я бы хотел ответить… — вмешался Дженкинс. — Это была моя ошибка. Я был старшим офицером в этом деле и единственным, кто знал об измене Фассета. Единственным. В субботу днем Макдермотт сказал мне, что у Коля есть исключительно важная информация и он должен немедленно увидеться со мной. Узнав об этом, я как можно скорее помчался в город… Я решил, что Коль или еще кто-то здесь — из имеющих отношение к операции — узнал, кто на самом деле Фассет. В таком случае из Вашингтона поступил бы ворох новых указаний…

— Мы были к этому готовы, — прервал его Грувер. — Тут же вступил бы в действие альтернативный план.

— Я приехал в Нью-Йорк, поднялся в номер отеля, но Коля там не оказалось. Я знаю, что это звучит просто невероятно, но он спокойно пошел обедать. Просто пошел обедать. Он оставил название ресторана, и я помчался туда. Все это потребовало времени. Такси, уличные пробки. Я не мог использовать телефон — все разговоры записывались. Они могли дойти до Фассета. Наконец я нашел Коля. Он понятия не имел, о чем я говорю. Он ничего не просил мне передать.

Дженкинс остановился, потому что рассказ о происшедшем разозлил и смутил его.

— В этом и заключалась ошибка? — спросила Элис.

— Да. Она дала Фассету время, в котором он нуждался. И предоставил его я.

— Но не слишком ли рисковал Фассет? Ведь его могли разоблачить? Коль ведь отрицал, что искал вас.

— Риск у него был рассчитан. Чуть ли не по секундам. Ему нетрудно было внушить, что Коль в самом деле хотел мне что-то передать, потому что он был постоянно на связи со мной, но не имел права общаться через кого-то. И я попался на эту уловку. Откровенно говоря, после разговора с ним я тоже должен был быть убит.

— Но это не объясняет отсутствие наружной охраны. Ваша поездка в Нью-Йорк не объясняет ее исчезновения.

— Мы же говорили, что Фассет блестяще вел дело, — продолжил Грувер. — Когда мы объяснили вам, почему тут никого не оказалось, почему на мили в округе не осталось ни одного патруля, вы должны были понять, как умен он был… Он систематически внушал всем, кто был в засаде вокруг ваших владений, что вы и есть «Омега». Что люди, которых они, рискуя жизнью, охраняют, на самом деле и есть настоящие враги.

— Что?

— Вот и подумайте об этом. И после того как вас убили бы, кто смог бы опровергнуть утверждения Фассета?

— Но как они смогли поверить в это?

— Убедила электроника. Один за другим по всему дому ломались микрофоны. Один за другим они переел авали вести передачи. Вы были единственным, кто знал об их существовании. Значит, вы и уничтожили их.

— Но я этого не делал! Я даже не знал, где они были натыканы! Я и сейчас не знаю!

— Никакой разницы нет, если бы вы даже и знали об этом, — взял слово Дженкинс. — Эти микрофоны могли действовать от тридцати шести до сорока восьми часов — и не больше. Прошлым вечером я показывал вам один такой. Он был разъеден кислотой. Как и все остальные. Кислота постепенно проела их покрытие, и передачи прекратились… Но люди в засадах знали только, что они перестали действовать. И тут Фассет сообщил, что допустил ошибку. Что на самом деле «Омега» — это вы, а он этого не учел. Уверяю вас, что сообщил он это весьма убедительно. Когда такой человек, как Фассет, признает свою ошибку, он делает это очень смущенно. Он убрал охрану, а затем на пару с Маккалифом приступил к плану убийства. Они могли добиться успеха, потому что меня тут не было и я не мог вмешаться. Он убрал меня со сцены.

— Вы знали о Маккалифе?

— Нет, — ответил Дженкинс. — Его даже не подозревали. Прикрытие у него было просто гениальным. Фанатичный коп из маленького городка, ветеран нью-йоркской полиции, с головы до пят сторонник правых взглядов. Откровенно говоря, первое подозрение возникло у нас лишь после того, когда вы рассказали, что полицейский автомо-биль не остановился после ваших сигналов из подвала. Мак-калиф позаботился, чтобы ни одного полицейского патруля в то время поблизости не было. Тем не менее на его машине была мигалка. Знаете, такое простое устройство, которое ставится на крышу. Он сам кружил вокруг вашего дома, стараясь выманить вас. Когда он наконец появился, две вещи поразили нас. Во-первых, то, что его нашли по рации в машине, а не дома. Вторая относилась к рассказу тех, кто был на дежурстве. Что Маккалиф все время держался за живот, жалуясь на приступ язвы. У него никогда не было такого заболевания. И вполне возможно, что он просто получил ранение. Выяснилось, что предположение было совершенно правильным. Его «язва» оказалась дыркой в животе. Благодаря мистеру Остерману.

Таннер взял сигарету. Элис дала ему прикурить.

— Кто убил человека в лесу?

— Маккалиф. И не взваливайте на себя ответственность за это. Он убил бы его и без того, что вы встали и зажгли свет. Он же и одурманил газом вашу семью в прошлую среду. Он использовал полицейские средства для подавления массовых беспорядков.

— А что относительно нашей собаки? В спальне моей дочери.

— Фассет, — сказал Грувер. — В час сорок пять вам принесли лед из магазина и оставили на переднем крыльце. Фассет усмотрел возможность, проникнув в дом, создать там обстановку паники и воспользовался ею. Вы все были у бассейна. Оказавшись в доме, он уже мог свободно действовать — ведь Фассет профессионал. Заметь кто-нибудь его, он бы сказал, что принимает все меры предосторожности для вашей охраны. И вам нечем крыть. Фассет был и тем человеком на дороге, который одурманил Кардоне и Тремьянов.

— Все было рассчитано так, чтобы держать всех нас под гнетом постоянного страха. Чтобы ничего нельзя было понять. И чтобы мой муж подозревал всех их, — посмотрев на Таннера, тихо сказала Элис. — В каком мы теперь положении? Что нам теперь им говорить?

— Я был уверен, что рано или поздно каждый как-то… проявит себя. И оказался прав.

— Вы тщетно надеялись на это, — Грувер посмотрел на Дженкинса. — Во время уик-энда отношения в этом доме носили очень личный и очень напряженный характер. И Фассет учитывал это. Конечно, вы должны были понимать, что все испуганы. У них на то имелись основания. В чем бы ни был виноват каждый из них, всех их объединяло одно большое прегрешение.

— Цюрих?

— Совершенно верно. Из этого проистекали все их последующие действия. Прошлым вечером Кардоне не собирался отправляться к своему умирающему отцу в Филадельфию. Уезжая, он позвонил своему партнеру Беннету. Он не мог откровенно говорить по телефону, потому что боялся, что его дом под наблюдением. К тому же он не хотел расставаться со своей семьей. Они встретились за обедом… Кардоне рассказал Беннету обо всем, что связано с Цюрихом, и сказал, что хочет отойти от дел. Его идея заключалась в том, что он предполагал дать показания Министерству юстиции в обмен на свою неприкосновенность.