Сабина Тислер - Я возьму твою дочь

Посмотрев на часы на руке, он увидел, что сейчас половина третьего. Обычно в такое время мебель без причины не опрокидывается. Шум обеспокоил его, потому что был необъяснимым и абсурдным, но Йонатан заставил себя не думать об этом.

Еще пара часов, а затем он ткнет Риккардо двадцать евро в руку и покинет эту разбойничью пещеру раз и навсегда. Конец этого кошмара был уже виден.

Он с тоской подумал о своем теплом, роскошном доме, об удобной кровати и о фантастической ванной комнате, которую они обустроили всего полтора года назад. Чтобы отвлечься и сделать что-нибудь хорошее. Они хотели взаимно одаривать друг друга, хотели совершенно по-новому организовать пространство, в котором им, может быть, удалось бы достичь полета души.

Яна умела это, а он нет. Включив джакузи, она часами лежала с закрытыми глазами в теплой пенистой воде. А Йонатан беспокоился, что она может уснуть и утонуть.

Ситуация было абсурдной. Он замерзал во влажной постели в зимней Тоскане и ничего так не желал, как повернуть время вспять и сделать все, чтобы то, что началось двадцать четыре года назад, никогда не случилось.

Йонатан скромно стоял рядом со столом с напитками и спрашивал себя, не покраснело ли у него лицо, потому как испытывал определенные трудности с тем, чтобы реагировать на похвалы и поздравления, которые приблизительно полчаса назад начали изливаться со всех сторон. Лишь одно было ему понятно: он достиг этого! Его первый вернисаж в качестве фотографа имел огромный успех.

Около шестидесяти человек толпились в маленькой галерее на улице Грольманштрассе, вертели в руках бокалы с шампанским и наклоняли головы то в одну, то в другую сторону, словно так было удобнее смотреть, кивали, негромко бормотали комплименты и замечания, улыбались и переходили к следующей фотографии.

Приблизительно год назад Йонатан наряду с основной работой в качестве театрального фотографа начал создавать серию на тему «Жизнь во время бури». Люди на ветру, бушующая стихия, огромные, как горы, волны, предметы, летающие по воздуху, — все в движении и все вне контроля. Эти фотографии он поставил в качестве исходного пункта в центр своих работ и продолжил их с помощью рисунков, усовершенствовал или, наоборот, исказил. Благодаря этому возникали новые по жанру произведения, которые меняли взгляд на вещи и позволяли сделать совершенно иные выводы.

И среди его коллажей из фотографий и рисунков снова и снова появлялась Яна. Она была его темой, его музой, она воплощала абсолютную легкость движения. Он показывал, как она взлетала, как плыла в воздухе, как в конце неистового танца сникала, словно растекаясь по сцене. Яна была темпераментной и полной сил, ее танец напоминал взрыв. Смелые рисунки Йонатана подчеркивали это и придавали моментальным снимкам ее танца объем, выходивший далеко за пределы фотографии.

Галерея наполнялась людьми, и Йонатан нервничал все больше. Яны пока не было, хотя она твердо пообещала появиться не позже девяти. После репетиции она хотела еще заглянуть домой, принять душ и переодеться. И приехать как можно скорее. Она понимала, насколько важен для Йонатана этот вечер. Это была его первая выставка, и Яна шала, что все происходящее не будет иметь никакого значения, если ее не будет рядом там, на вернисаже.

Часы показывали половину десятого, а ее все не было. Йонатан уже в который раз сказал: «Пожалуйста, извините меня, я на минутку!» — и, что-то бормоча, попытался пробиться к себе в бюро, чтобы позвонить Яне, когда увидел, что она появилась.

Она выглядела фантастически. На ней было свободное платье цвета шампанского, которое, хотя и не облегало ее, прекрасно подчеркивало изящную фигуру. Однако вид у Яны был необычно серьезный, и она с трудом улыбнулась, приветствуя Йонатана и гостей.

— Что-то случилось? — шепотом спросил он.

Она отрицательно покачала головой. Йонатан не сомневался, что что-то все-таки произошло, но не стал расспрашивать. Здесь, среди людей, она все равно ничего не скажет.

— Глубокоуважаемая фрау Йессен, — сказал Яне седовласый, чрезмерно упитанный человек, с которым Йонатан уже встречался, но не знал его фамилии, — я видел вас в роли Жизель на премьере, вы просто божественны! Такой примы-балерины в Немецкой опере еще не было. Простите мою откровенность, но я обожаю вас и больше не пропущу ни одного из ваших спектаклей. А то, что супруг включил вас в серию «Буря», — просто великолепно! Мое восхищение!

Толстяк поклонился. Йонатан стоял тут же, рядом, но он обращался только к Яне.

Обычно Яна, привыкшая к комплиментам, наслаждалась ими, однако в этот вечер, похоже, была не в духе. Она вежливо, но коротко поблагодарила и хотела уже отвернуться, когда поклонник сказал:

— Ах, да… У меня к вам просьба. — Он поспешно разорвал пакет, который держал в руках. — Вы не были бы столь любезны поставить здесь свой автограф? Я только что купил эту фотографию.

Яна посмотрела на Йонатана. Она была изображена во время прыжка с поворотом, и Йонатану удалось немногими, но очень умелыми штрихами добавить размах и динамику, которые показывали все в необычном свете. Она знала, что это было одно из его любимых произведений, и надпись на фотографии, в его представлении, без сомнения, изменит, если даже не уничтожит все, но Йонатан даже виду не подал. Он оставался невозмутимым и с безучастным лицом просто стоял рядом, словно все происходящее его не интересовало.

Яна улыбнулась, взяла из рук мужчины толстый фломастер, который он держал наготове, и подписала фотографию. Она была достаточно чуткой, чтобы понять, насколько это обидело Йонатана. Это был его вечер, его вернисаж, а она украла у него успех: все вертелось вокруг балерины Немецкой оперы, музы фотохудожника, вовсе не вокруг него. И теперь она своей подписью уничтожила еще и фотографию.

Мужчина, поклонившись, поблагодарил за автограф и ушел.

Следующие полтора часа Йонатан чувствовал себя как на эшафоте. Его приветствовали, вежливо хвалили и поздравляли с успехом, но истинное внимание посетителей привлекала Яна. Она была звездой вечера, источником вдохновения художника, главной достопримечательностью Берлина, а Йонатан — только статистом, которому разрешалось гордиться успешной женой и который использовал ее талант, чтобы также сделать карьеру в несколько иной области. Некоторое время он просто стоял рядом, вертел в руках бокал с шампанским и смотрел, как вокруг его жены вьются поклонники и почитатели.

В половине первого Йонатан с потерянным видом и полностью протрезвевший стоял, облокотившись на стену, рядом со своей самой большой фотографией, изображавшей черный смерч, бушующий над маленьким американским городишком и избравший в качестве жертвы своей разрушительной силы ярко-оранжевый дом. Конус торнадо был нацелен точно на трубу дома.