Кристофер Эйтс - Черный мел

Ничего, отвечаю я.

Ничего? Тогда чего ты боишься? От чего прячешься?

Мне хочется ответить: у меня есть на то свои причины, Чад, уж ты поверь. Мне очень даже есть чего бояться. Когда-нибудь я дам тебе почитать. Сразу листай до той главы, которая следует за нашей встречей, и ты все поймешь. Но вместо этого я спрашиваю: Чад, о каких письмах ты говоришь?

Об анонимных письмах, отвечает он. О многочисленных письмах, написанных зелеными чернилами, в них содержатся некие намеки на «Общество Игры». Мне кажется, их пишет либо Длинный, либо Коротышка. А поскольку они явно рассчитаны на то, чтобы запугать меня, скорее всего, их сочиняет Длинный. Ведь он болеет за тебя, Джолион.

Болеет?.. Что? Чад, я понятия не имею, о чем ты тут говоришь.

Чад несколько раз мигает и вдруг возвращается и снова садится. Джолион, ты, наверное, шутишь. Неужели ты не знаешь, кем мы для них были? Если ты даже этого не знаешь, ты не знаешь почти ничего. Он смотрит на меня и надеется угадать, понимаю ли я что-нибудь из его слов.

Я пожимаю плечами.

Чад закрывает голову руками, бормочет и качает головой. Бормочет, бормочет, качает. Отрывает руки от лица. Джолион, мы были игрой для них. Они играли, а мы были их фигурами. Слонами, ладьями, пешками. Длинный болел за тебя, Коротышка — за меня. Так что если выиграешь ты, выиграет и Длинный. Если выиграю я, то приз получит Коротышка. Неужели ты даже этого не знал?

Я качаю головой и спрашиваю: откуда у тебя-то такие сведения?

Из писем, конечно, отвечает Чад, но как-то нехотя, это заставляет меня усомниться в его правдивости. Вначале их было девять, продолжает Чад, все члены клуба богатых мальчиков. Им некуда было девать деньги, они скучали и мечтали найти для себя какую-нибудь забаву. И Длинному пришла в голову замечательная мысль. Изумительная Игра, которая изменяет жизнь. В похожую игру они играли в школе-интернате, чтобы скоротать время. В подробности меня не посвящали, продолжает Чад, но кое-что я выяснил. Победитель получал приз. Но «Общество Игры» не победило. Вот почему им пришлось кого-то искать. Искать игроков вместо себя — вот какую цену им назначили за поражение.

Тогда кто же победители? — спрашиваю я.

Понятия не имею, отвечает Чад. Но все они были богатыми, все из состоятельных семей. Молодые, умные, обладавшие обширными связями. Деньги для них ничего не значили. Поэтому на карту ставили нечто гораздо более ценное: власть. Проигравший становится должником победителя до конца жизни. Какие бы посты они ни занимали, кем бы ни стали в жизни, они обязаны поддерживать победителя, помогать ему. Даже члены правительства, влиятельные банкиры, газетные магнаты, промышленные бароны… выполняют просьбы победителей, поддерживают их, не задавая лишних вопросов. Ты должен понять, Джолион, наша Игра по сравнению с их игрой была пустяком, мелочью.

И у них тоже была своя форма залога. Возможно, деньги для них ничего не значили. Зато значило их положение в мире. Его-то они и поставили на карту. Свое доброе имя, свою репутацию.

Поэтому, когда Средний выбыл… Слушай, повторяю, абсолютно точно не знаю, как все произошло. Не исключено, остальные, кем бы они ни были, решили мягко напомнить ему о взятых на себя обязательствах… В общем, через несколько лет после того, как мы прервали Игру, Средний вполне преуспел в жизни, он занимал довольно крупный пост в одном частном банке. И вдруг его арестовали за хранение особо крупной партии кокаина. Ему удалось как-то выкрутиться, не сесть за решетку, но работу он потерял. А после такой истории на его карьере в банковском деле можно было ставить крест.

Ты узнал это из писем? — спрашиваю я. Но откуда тебе знать, правда ли это?

Ты об «Обществе Игры»? Конечно, я ни в чем не уверен. Но что касается Среднего… В письма вкладывали приложения — скоро мы и до них дойдем, кстати. В числе прочего я получил целую кипу газетных вырезок об аресте Среднего, о ходе судебного процесса… На одной вырезке я нашел приписку, сделанную зелеными чернилами. Там говорилось вроде так: Средний сознает, в Уголовном кодексе есть куда более тяжкие преступления, чем хранение крупной партии наркотиков. В том-то и дело! Чад хлопает в ладоши и язвительно улыбается. В следующем письме я нашел еще несколько вырезок. И представляешь, чему они были посвящены? Насколько я помню, один заголовок гласил: «Самоубийство студента Оксфорда навевает мрачные воспоминания».

Чад закрывает глаза и шмыгает носом. Мне хочется ему помочь, рассказать о настоящей трагедии с Марком. Но сейчас я не могу. Что, если он воспользуется узнанными сведениями против меня? Он сотрясается в рыданиях.

Отплакавшись, Чад в последний раз шмыгает носом и снова поднимает на меня глаза. Сейчас расскажу, что еще я получил с письмами. Дома, в Англии, у меня этим набито несколько коробок. Газетные вырезки, журналы, книги… Однажды мне прислали рассказ об одном польском клубе, где собирались любители выпить. Крепкие парни распивали водку и играли в карты. Как-то ночью, после особенно напряженной игры, соперники потеряли самообладание и отрубили друг другу руки топорами. В другой раз я вскрыл конверт, и оттуда выпало сочинение восемнадцатого века о бандах джентльменов, которые рыскали по лондонским улицам и нападали на прохожих: убивали, избивали, выкалывали глаза. Мне присылали листовки радикальных группировок о стрельбе в американских школах и компьютерных играх. Как-то я получил большую статью в жанре журналистского расследования о тайных элитных обществах в Йельском университете, потом еще одну такую же — о Билдербергском клубе, [19] Билдербергский клуб — неофициальная ежегодная конференция, в которой принимают участие влиятельные политики, бизнесмены, банкиры и главы ведущих СМИ. Попасть на заседания клуба можно только по личному приглашению. Даты их созыва в печати не оглашаются, отчеты не публикуются. Разглашать сведения о заседаниях клуба запрещено. целую книгу по истории русской рулетки. Каждая вырезка и каждая книга были испещрены пометками, сделанными зелеными чернилами. Ими обводили слова или фразы, подчеркивали целые абзацы. Что-то об играх, о правилах и наказаниях, о последствиях, о заговорах и тайных обществах… Ну да, я пытался не вскрывать письма. Но как-то не удавалось себя заставить их уничтожить. Неужели и я вхожу в нечто такое же? Такая мысль казалась мне нелепой, даже смехотворной. И в то же время она меня завораживала. Тайна, скрытые механизмы притягивали меня к себе как наркотик. Иногда по ночам я доставал спрятанные непрочитанные письма и вскрывал целые пачки за один раз. И читал их до утра. Читал и перечитывал…

Чад смотрит на потолок, как будто надеясь увидеть там строки из своих писем. Неужели ты ни о чем не знал? — спрашивает он и горбится в кресле, внезапно я замечаю, как он устал и измучился.