Кристофер Эйтс - Черный мел

Марк забрался на башню следом за ним и положил руки на колени. Оба запыхались, Марку стало еще больше не по себе.

— Ну ладно, — сказал он, — а дальше что?

Джолион обошел башню и посмотрел вниз, на задний двор. Перегнулся через край. В том месте, где он стоял, парапет был настолько низким, что у него закружилась голова. Рядом находился флагшток, с которого на ночь спустили флаг. Вечер был теплый, из окон общежитий лился приглушенный свет. Внизу, на лужайке, сидели студенты — пили, курили и болтали. «Хорошо», — подумал Джолион и обернулся через плечо.

— Марк, так сколько секунд мы насчитали — десять или двадцать?

— Глупость какая-то, — проворчал Марк. — Помнится, ты сказал — двадцать. Да какая разница? Мы оба прекрасно понимаем: ты не станешь этого делать.

— Двадцать так двадцать.

— Джолион, в чем суть?

Джолион заговорил медленно, с паузами между словами:

— Марк, значит, ты играешь?

— Ну да, Джолион. — Марк потер лицо руками. — Действуй!

— Отлично! — Джолион перелез через низкий парапет, согнул одну ногу в колене и посмотрел вниз, как турист. В стене башни зияли декоративные бойницы. Джолион постучал по ближайшему к себе выступу и спросил: — Знаешь, как называются эти элементы?

Марк промолчал.

— Верхняя часть бойницы называется зубцом, а проем — амбразурой. — Амбразуры доходили ему только до икр. Джолион выпрямился и несколько раз глубоко вдохнул. Он стоял на узком карнизе, опасно покачиваясь с пятки на носок. — Что скажешь, Марк? Двадцать пять метров сверху, с зубца, или отсюда, с амбразуры?

— Джолион, мать твою, я знаю, ты полагаешь, что умеешь ходить по воде аки посуху, но вряд ли даже ты веришь в то, что умеешь летать. Так давай объясни, в чем тут фокус, и пошли отсюда.

— Еще раз повторяю, Марк, никакого фокуса нет, — сказал Джолион. — Да чтобы победить, мне совсем не обязательно уметь летать. И мне даже прыгать не нужно. Ведь ты сдашься задолго до конца игры. Видишь ли, мне нужно только выкрикнуть твое имя при падении. Ты сказал — две секунды с четвертью? У меня уйма времени! — Джолион посмотрел на часы. — Ма-а-а-арк! Даже если ты сам сумеешь сжиться с моей гибелью или со своей совестью, внизу куча свидетелей. А когда приедет полиция и услышит, чье имя я выкрикнул… да и потом кто-нибудь обязательно расскажет о выдержках из моего дневника, которые ты расклеивал по всему колледжу. И даже если никто не видел тебя за работой, следователи обязательно найдут улики… — Джолион достал сигарету, закурил, выпустил дым. — В общем, если не хочешь, чтобы я прыгал, так и скажи. Только не забывай: если так сделаешь, значит, ты проиграл. Мы ведь условились: если кто-то из нас выходит из игры, он автоматически проигрывает.

Марк расхохотался:

— Блестяще, Джолион! То есть… это в самом деле производит впечатление. Кроме одного. Твой замечательный план, рассчитанный на твою победу, основан на совершенно глупом убеждении. Будто я поверю, что ты способен прыгнуть.

Джолион посмотрел на крыши Питта и положил руку на амбразуру. Он видел все башенки и купола города, внизу мерцал желтый свет на фоне угольно-черного неба. И голова Джолиона не болела. Нет, голова его совсем не беспокоила. Он выкинул окурок, тот закружился во мраке, как угасающее колесо с фейерверками. Потом Джолион вскинул руки над головой и сложил ладони вместе, как молящийся, став выше. Он медленно поднял ногу и занес ее вперед, над пустотой.

— Скорость равна ускорению свободного падения, помноженному на время. Ну, Марк, прикинь, на какой скорости я врежусь в землю? Ради смеха, посчитай в милях в час.

Марк задумался и неуверенно ответил:

— Чуть меньше пятидесяти миль в час.

— Чуть меньше? Давай округлим, друзья не спорят из-за мелочей, согласен? — Джолион шумно вздохнул. — Пятьдесят миль в час — скорость приличная!

И он шагнул в ночь.

Внизу, на лужайке, компания громко смеялась. Никто не услышал испуганного крика Марка. Нога Джолиона соскользнула с карниза, и его потянуло вниз. А голова у него совсем не болела.

LXV(i).Нет, это невозможно. Я не могу просто рассказывать о том, что случилось в ту ночь, как будто подвожу к кульминации какого-нибудь триллера, который на самом деле меня не задевает. Мое признание должно идти от сердца, я не могу соблюдать дистанцию между собой теперешним и собой тогдашним. Потому что я продолжаю жить с этим здесь и сейчас. Не на странице книги или дневника. Я живу реально с этим каждый день, каждую секунду.

Первое лицо. Единственное число. Я.

LXV(ii).Вот что для меня тяжелее всего — он пытался меня спасти. Марк хотел удержать и не дать мне разбиться насмерть.

Может, он полагал — падая, в самом деле я выкрикну его имя. Теперь уже не важно. Тогда он крикнул: «Нет, Джолион, не надо!» А мне тогда требовалось только одно: он должен был поверить — я дойду до конца. Чтобы Марк сдался.

Со своего места он не видел, что я одной ногой стою на верхней площадке флагштока — «Нет, Джолион, не надо!» — и испытываю его «на слабо», пробую доказать: я псих, способный дойти до конца. Хотя… кто знает, может, я бы и дошел. Но тогда я просто поставил одну ногу на площадку флагштока. И Марк бросился ко мне, он прыгнул, пытался меня спасти. Две вещи случились одновременно. Одной ногой я ступил на флагшток, а Марк, ринувшись вперед, схватил меня за другую ногу, которая болталась в воздухе. От этого я потерял равновесие.

Нога соскользнула с флагштока, внизу маячила смерть. Весь мир как будто сосредоточился в моей груди, время растянулось, постоянная величина превратилась в переменную. Все мысли выветрились из головы. Вниз меня тянуло земное притяжение. Остались одни ощущения. Тревога, раскаяние, жизнь, страх, смерть. Под воздействием моего веса и силы тяжести Марк перелетел через невысокий парапет. Мои руки действовали инстинктивно, я каким-то образом уцепился за флагшток и, прижавшись к нему, понял — уже не падаю. Флагшток был скользким, кроме того, что-то повисло у меня на ноге и тянуло вниз. Пальцы заскользили, я действовал без раздумий, такой инстинкт самосохранения. Я выбрал жизнь, а не смерть.

Я дернул ногой машинально, инстинктивно. Я дергался и брыкался, как убийца с петлей на шее. Что-то тянуло меня вниз, и я в желании выжить стряхнул с себя смерть.

И тогда Марк взмолился о пощаде. Во всяком случае, именно так я истолковываю его последние слова перед тем, как мне удалось его отпихнуть: «Джолион, ты победил!»

LXV(iii).Мне показалось, во время падения Марк как-то странно изгибается, инстинктивно прикрывает голову. Нет, он не выкрикнул мое имя, падая с башни, Марк вообще не кричал. Он просто падал, вниз и вниз, две с четвертью секунды. В конце ему удалось как-то повернуть голову, и перед ударом о землю, увидел его лицо, а в самый миг удара — его широко распахнутые глаза. Марк как будто признавался, что очень боится умирать. И еще в его глазах застыло сознание ужасной несправедливости. Да, все получилось ужасно несправедливо, в этом он был абсолютно прав.