Хэммонд Иннес - Корабль-призрак

Но с каждым креном корабля меня швыряло о борт. С одной стороны, это на несколько мгновений крепко прижимало меня к ржавой обшивке, давая точку опоры и позволяя передохнуть. Но каждый удар также вышибал из меня весь дух, лишая меня сил. А всякий раз, когда я снова повисал над морем, мне стоило большого труда не разжать онемевшие от холода пальцы. Я слишком долго висел на этом тросе, и мои руки и колени дрожали от перенапряжения. Волны разбивались о борт, обдавая меня ледяным облаком брызг. Порой эта зеленая вода поднималась так высоко, что я погружался в нее по пояс, и, отступая, она пыталась утащить меня за собой.

Я поднялся всего на несколько футов и понял, что сил у меня больше не осталось. Улучив момент, когда меня в очередной раз расплющило о борт парохода, я покрепче обвил трос ногами и разжал пальцы одной руки. Затем я схватил свободный конец фала, продел его между ног и обернул через плечо. Это сняло напряжение с моих рук. Но это не вернуло меня на палубу парохода. Я начал кричать, но ветер уносил звуки моего голоса в море. Я знал, что капитан меня все равно не услышит, но продолжал кричать, молясь о том, чтобы он пришел. Он был моей единственной надеждой. А потом я перестал кричать, потому что у меня не осталось сил и на это. Я был избит и измучен. Меня то болтало над всклокоченными волнами, то швыряло о борт корабля. И постепенно до меня дошло, что это конец.

Того, чего невозможно избежать, вы уже не боитесь. Просто принимаете, вот и все. Но я помню, как я тогда размышлял над иронией судьбы. Море всегда означало для меня жидкий, тихий и безмятежный мир, по зеленым коридорам которого я скользил вниз, к темным глубинам. Вдоль высоких стен рифов, населенных неописуемо яркими в пронизанных солнцем поверхностных слоях воды рыбами, все ниже и ниже, к смутным очертаниям обломков потерпевших крушение судов, от долгого лежания на дне обросших ракушками. Но сейчас море больше всего походило на неукротимую ярость какого-то гиганта, бросающегося на меня, хватающего меня и захлебывающегося пеной собственного гнева.

А затем меня посетила надежда. Это произошло, когда моя рука неожиданно задела ржавый борт. Закапавшую с содранных костяшек пальцев кровь тут же смывали ослепительные веера брызг. Я, как завороженный, смотрел на отслаивающуюся от движения моего тела ржавчину. Я не поднимал голову. Я вообще не шевелился, опасаясь того, что все это мне лишь почудилось и на самом деле наверх меня никто не тащит. Но когда море перестало дотягиваться до меня, разбиваясь о борт корабля, я понял, что это правда. Тогда я посмотрел наверх и увидел развернутую шлюпбалку и движущиеся, туго натянутые шлюптали.

Подъем длился бесконечно долго, но наконец моя голова поравнялась с палубой, и я взглянул в изможденное лицо и темные неистовые глаза капитана «Мэри Дир». Он перевалил меня через борт, и я рухнул на палубу. До этого момента я и не подозревал, каким удобным может быть железный настил палубы.

— Вам лучше переодеться во что-нибудь сухое, — произнес капитан.

Он поднял меня на ноги, и я стоял там, пытаясь его поблагодарить. Но я был слишком измучен и от холода не чувствовал ни рук, ни ног. Язык меня тоже не слушался. Я стучал зубами. Он перебросил мою руку через свою шею и почти понес на себе в одну из офицерских кают.

— Выбирай, что хочешь, — произнес он, переходя на «ты» и усаживая меня на койку. — Райс был приблизительно твоего роста.

Несколько секунд он, нахмурившись, смотрел на меня, как будто я представлял собой какую-то проблему, которую ему теперь предстояло решать. Затем он повернулся и вышел.

Я откинулся на спину. Усталость вытесняла сознание из моего мозга, неподъемным грузом повиснув на веках. Но в моем теле не осталось ни капли тепла, и промокшая ледяная одежда заставила меня встать с койки, раздеться и растереться полотенцем. В каком-то ящике я нашел сухую одежду: шерстяное белье, рубашку, брюки и свитер. Я с наслаждением натянул все это на себя, чувствуя, как в мое тело возвращается тепло. Наконец-то я перестал стучать зубами. Из пачки на столе я взял сигарету и закурил. Лежа на койке с закрытыми глазами, я с наслаждением затянулся и почувствовал себя намного лучше. О себе я уже не беспокоился — только о «Морской Ведьме». Я молил Бога, чтобы она благополучно дошла до Питер-Порта.

От неожиданного тепла меня начало клонить в сон. В каюте было душно и пахло старым потом. Я с трудом удерживал в пальцах сигарету. А потом откуда-то издалека до меня донесся голос, который произнес:

— Сядь и выпей вот это.

Я открыл глаза. Надо мной снова стоял капитан с дымящейся кружкой в руке. Это был чай, сдобренный ромом. Я хотел было его поблагодарить, но он оборвал меня резким и гневным движением руки. Он молча смотрел на то, как я пью чай, и в его молчании сквозила странная враждебность.

Корабль сильно качало, и в открытую дверь каюты был слышен вой ветра на палубе. Если разыграется сильный шторм, буксировать «Мэри Дир» будет очень сложно. Возможно, спасатели не смогут даже перебросить нам буксировочный трос. Я вспомнил, как Хэл назвал побережье Нормандских островов подветренным берегом. Теплое питье вдохнуло в меня новые силы. Теперь я даже смог задуматься о своей дальнейшей судьбе на борту «Мэри Дир».

Я поднял голову и посмотрел на застывшего передо мной человека, задаваясь вопросом, почему он остался на корабле.

— Как вы думаете, когда подоспеет помощь? — спросил я.

— Помощи не будет. Я ее не запрашивал. — Внезапно он наклонился ко мне, стиснув кулаки и играя желваками на скулах. — Какого черта ты не остался на своей яхте?

С этими словами он резко развернулся и направился к двери.

Он был на полпути к выходу, когда я его окликнул.

— Таггарт! — позвал я, садясь на койке и опуская ноги на пол.

Он развернулся на каблуках, покачнувшись, как будто я ударил его в спину.

— Я не Таггарт. — Он снова подошел ко мне. — Что заставило тебя предположить, что я Таггарт?

— Вы сказали, что вы капитан.

— Да, я капитан. Но меня зовут Пэтч. — Он снова темной тенью навис надо мной, заслонив от меня свет лампы. — Как ты узнал о Таггарте? У тебя какие-то дела с судовладельцами? Ты поэтому оказался рядом… — Гнев покинул его голос, и он провел рукой по испачканному угольной пылью лицу. — Нет, этого не может быть. — Он еще несколько секунд всматривался в меня, а затем пожал плечами. — Поговорим об этом позже. Времени у нас много. Бесконечно много. А сейчас тебе лучше поспать.

Он снова повернулся и быстро вышел из каюты.

Поспать! Пять минут назад я хотел этого больше всего на свете. Но сейчас сон как рукой сняло. Не могу сказать, что я испугался. Тогда мне было не страшно, а просто немного не по себе. Меня ничуть не удивило странное поведение этого человека. Он двенадцать часов провел на борту в полном одиночестве. Он в одиночку потушил пожар и до полного изнеможения подбрасывал уголь в топку. Двенадцать часов ада могут кого угодно довести до нервного истощения. Но если он капитан, то почему его зовут не Таггарт? И почему с корабля не послали радиограмму о помощи?