Александр Гера - Набат

Пармен еще ниже склонил голову, почти касаясь головы владыки.

Он воспрянул прочь, едва патриарх прошептал ему три слова…

— Иди, Пармен, Господь с тобою, а мне пора готовиться предстать у трона Всевышнего…

Поразмыслив, Ануфрий ничего плохого не нашел для себя в том, что последние минуты владыка провел с Парменом. Видать, такова воля Господа, когда последние распоряжения следует отдавать отцам-инквизиторам, дабы жизнь шла своим чередом, а кары своим. Ему доверяется престолонаследие, ему и распорядиться, кому из братии занимать далее места у престола его…

Свершилось: сотворенная заупокойная молитва была песнью последней и началом первой.

Последнюю ночь перед ризположением Ануфрий долго не мог заснуть и, лишь испросив для себя ореховой настоечки, забылся неспокойным сном в третьем часу утра… Или ночи?

Шел час Быка.

Ануфрий, опираясь на патриарший посох, шествовал степенно в церковь ризположения. Почему-то один, а дорога пустынна, не мощена и грязна. Ануфрий забеспокоился: он-то полагал подъезжать на церемонию в патриаршем «роллс-рой-се», а тут и людишек не видно и посмердывает чем-то… Гос-поди! А это кто с бандитской рожей навстречу? Свят-свят-свят…

— Ну как, помнишь меня? — спросил, приблизившись, с кривой усмешкой ухарь.

— Изыди, дьявол! — стукнул посохом Ануфрий и перекрестился.

Ухарь не исчез. И кривая усмешка на месте.

— А помнишь, как бока тебе мял за наушничество? Забыл?

— Стосс кресс… Уйди! — возопил Ануфрий, замахнулся на ухаря посохом, слюной истек.

— Это ты уйди, — отвечал ухарь, поигрывая желваками, а кулаки у него сжимались не игриво. — Ишь, чего захотел, в главные духовники Руси наметился! Только попробуй! Мигом расскажу о твоих подвигах, мало не покажется.

— Прошло уже все, быльем поросло, забыто! Верой и правдой служу людям!

— Кому? Дьяволистам? С духовными врагами якшаешься, препятствия Богу чинишь. Я-то вот в генералы вышел, погоны свои верой и правдой заслужил, а ты с дезертирства начинал, в лоно Церкви от суда утек. Докажу! А того лучше — сам накажу!

— Не поминай имя Божье всуе! — все еще цеплялся за патриарший посох Ануфрий.

— Ну и хамло ты! Еще и дурочку ломаешь. Мы ведь без свидетелей говорим. Фиктивный ты и порченый.

Закрестился Ануфрий от ужаса одиночества.

— А ты у Бога заступы ищешь, — разил Ануфрия ухарь не столько словом, сколько кривой усмешкой, — то знать бы тебе надобно, что в трудные времена Господь Бог вселяет свой дух в человека и зовется он Лебедем. Понял? А я Лебедь и есть…

Ануфрий силился продавить внутрь тугой ком в горле.

— Откажись ты от патриаршей митры напрочь, таково Божье повеление тебе передаю. А возложить ее надобно на голову того, кто достоин. Понял?

Не понял Ануфрий сначала, то ли он в аду за прегрешенья, то ли дубасит его ненавистный обидчик детских лет Сашка…

Грохотал гром, оконные стекла секли молнии и тугие дождевые струи. Ануфрий присел на краешек постели и заплакал, размазывая слезы по лицу. Хотелось позвать служку, чтобы не быть в одиночестве, но испугался вдруг огласки. Обидно очень, слаб он был духом в отрочестве, но вырос ведь до патриаршего сана!

«А силен ли я духом сейчас? — прокралась в голову опасная мыслишка, такая опасная, что весь путь Ануфрия к патриаршему престолу превращался в ложь и обман, лишь бы спрятать от чужого глаза духовную слабость. — Ох, не имел я права на высоты всходить!»

Теплилась лампадка пред образами в золотых окладах, к ним потянулся Ануфрий, к единственным своим заступникам: я вам службу правил, вы обо мне все знаете, вам и разбираться.

«А что я!» — воспрянул духом Ануфрий и напрямую обратился к Саваофу. Чего мелочиться…

— Да, — бормотал он скороговоркой, словно изгоняя дрожь из тела, — грешил изрядно и отмаливал грехи изрядно, трудами многажды просил о всепрощении. На низкое шел, интриговал с отступниками и сектантами, но токмо ради возвеличения Православной церкви. Да, пил, ел скоромное всласть, зато постился в последние годы, как нищему семинаристу не снилось. Угодно ли Господу простить мои прегрешения и благословить на принятие сана?

Отбормотав, Ануфрий вслушался, ловя чутким ухом знак Божий. Он ждал и боялся больше всего, что грохнет сейчас за окном, и молоньей опалит его, и будет то знаком неприятия, и придется ему вновь ловчить и прикидываться сильным духом. Однако небо расслабилось, и только монотонный дождь лениво лапал оконное стекло.

«Молчание — знак согласия», — удовлетворенно воспринял он.

А вот тут и грохнуло.

— Господи, воля твоя!

Да так раскололо небеса, будто и опочивальня рассеклась надвое и ходуном заходила лампадка пред киотом.

Такой вот был безапелляционный ответ сверху.

Утром Ануфрия нашли в бессознательном состоянии под образами и увезли в ЦКБ. Тут уж не до святости. Диагноз земной — инфаркт.

Получилось как-то не по-людски: страна, пусть и наполовину состоящая из безбожников, иноверцев и прочих всяких шведов, осталась без пастыря. Поползли слухи, и статью о коммунистических проделках святых отцов прочитывали и воспринимали заново.

До выборов оставалось не так уж много, а еще более потрясающая новость взбередила россиян: самый богатый человек планеты сейсмолог Хироси Тамура, единственный наследник финансисту Хисао Тамуры, составил завещание, согласно которому все его средства, движимое и недвижимое имущество достанутся России, если:

1. Избранный президент будет достоин морали и чести.

2. Россия выделит часть неосвоенных земель для японских переселенцев, поскольку Япония медленно и уверенно сползала в воду, а другие страны отказались рассматривать этот вопрос.

Россияне трезво взвешивали кандидатуры, жалость отошла в сторону. Теперь о Лемтюгове стали говорить, что он — лошадка темная, а Гречаный — старый приятель Тамуры, в его чести и достоинстве не усомниться. И нет за ним ничего дурного. И время не то, и деньги не те, которыми можно швыряться.

Осталось утрясти вопрос, какие земли не жалко отдать бедным японцам. Коммунисты что-то жалко вякали о единой и неделимой от моря до моря, но большая часть россиян выражалась откровенно: «Да ладно вам талдычить о суверенности, в России нелегально проживают больше двух миллионов китайцев, корейцев и вьетнамцев, а мы не можем с добрыми людьми куском землицы поделиться? Чего там базарить, пусть хоть за Оймяконом селятся, а еще лучше — на Курилах, они нам хоть дороги путные вымостят, не то что Лемтюгов обещаниями. Пусть едут! И точка».

За месяц до выборов чаша весов удачи поплыла вниз под весом атамана Гречаного.

Атаман от дара судьбы не размяк, президентских одежей не примеривал до срока. Предвыборный штаб, руководимый Судских, успешно вел кампанию, казаки по городам и весям кричали «Любо!», прочие граждане, осоловевшие за десять лет предыдущих выборов-перевыборов и референдумов, соглашались с кандидатурой Гречаного молча, на сходах особо не задерживались, спешили на свои огороды и хутора, к мастерням и лавкам, которые давали стабильный прибыток. А выборы… Что выборы? Все равно в России не изберут кого надо, а кто ближе к власти. Гречаный, так Гречаный. А вот про Зону интересно послушать. Что там за уроды живут? Радиация им ни по чем, овощи растут круглый год, денег не надо… А правда, что у них какая-то штука есть, которой можно в один присест всю планету спалить, и к Проньке не ходи?