Дуглас Ричардс - Перепаянный

— Вот как, значит — первое свидание? — задумчиво произнесла Кира. — Неплохая идея.

Она улыбнулась до ушей и игриво добавила:

— Но должна тебя предупредить: поцелуя тебе не видать до третьего свидания!

Дэш рассмеялся.

— В таком случае я готов назвать наши посиделки в "Пицце Монтага для гурманов" первым свиданием, — сказал он и приподнял брови. — И, кстати говоря, ты затащила меня в мотель и примотала к спинке кровати. Это не в счёт?

— Не-а! Боюсь, что нет. В обычных обстоятельствах — да, это бы сошло за свидание. Но увы, я притащила тебя туда в багажнике автомобиля. Мотель придётся забраковать.

— Ладно. А как насчёт совместной вылазки на природу?

— Мы были не одни.

— Проклятье, — сказал Дэш. — Ты жутко привередлива в определении термина "свидание". На ночь ты пригласила меня к себе домой, но поскольку мы и на этот раз были не одни, полагаю, это тоже не считается.

Он покачал головой.

— Если бы я знал заранее, — с кривой усмешкой добавил он. — Я бы сбежал от майора и полковника на бейсбольном стадионе, когда мы приземлились.

Кира рассмеялась и придвинулась к нему, попадая в неумолимый гравитационный колодец, которому оба были не в силах противиться, даже если бы захотели. Они обменялись жадным поцелуем. И только твёрдое понимание того, что остаться здесь, в зоне боевых действий, наедине у них не получится, заставило их, наконец, оторваться друг от друга.

Кира мечтательно вздохнула.

— Я тебе вот что скажу, — прошептала она с довольной улыбкой. — Я готова посчитать всё то время, что мы провели вместе, эквивалентом двух свиданий.

— Двух? — в эйфории прошептал Дэш, который чувствовал себя так, словно у него выросли крылья. — Я думал, ты не целуешься до третьего.

— Это был пробник, — сказала Кира.

— И невероятно эффективный, должен заметить, — довольно сказал Дэш.

— Отлично. Потому что после душа и нескольких часов сна я буду готова к третьему свиданию. Мы выберемся на ужин. И платить буду я .

— Неужели? — с умилением спросил Дэш. — Звучит слишком прекрасно, чтобы я мог отказаться.

— Ну, ты же взял в команду Мэтта Гриффина. А он положил на мой депозит полмиллиарда долларов. Так что, полагаю, за мной должок — отличный ужин.

— Пятьсот миллионов долларов — и я получу лишь его?

Кира ответила обворожительной улыбкой.

— А это мы ещё посмотрим, — сказала она, и в глазах её запрыгали чёртики.

Дэш ухмыльнулся. Он молча смотрел в глубину её глаз и, казалось, время остановилось. Дэш всем сердцем чувствовал, что они действительно любят друг друга. Но он понимал: это вполне может оказаться лишь иллюзией. Может статься, это обернётся лишь мимолётной страстью, катализатором для которой послужили отчаянные обстоятельства и необходимость бок о бок сражаться за свою жизнь.

Эх, если бы эмоции были настолько простыми, как чистые доводы рассудка, подумал Дэш. Но это не так. Эмоции сидят глубже, и они зачастую непостижимы.

Но именно это делает эмоции наиболее важным компонентом человечности, осознал Дэш. Если бы жизнь можно было свести к чисто рациональному, к уравнениям, которые можно разрешить, в ней не осталось бы места ни таинству, ни возбуждению. Жизнь стала бы уныло предсказуемой, скучным фильмом, неспособным удивить. Но истина вот в чём: ни он, ни Кира, в обыкновенном ли состоянии, в улучшенном ли, не могут знать точно, что станет с их взаимными чувствами в будущем — умерятся ли они, или станут ещё сильнее.

Дэш знал, что Коннелли и Метцгер ждут их.

— Нам лучше идти, — мягко сказал он, отводя взгляд от глаз Киры и кивая на парадный вход в особняк. И добавил: — Колесница — и наше будущее — ждут.

— Галантно сказано, — с улыбкой заметила Кира. Она приподняла брови. — Есть мысли, что оно нам готовит?

Дэш покачал головой.

— Ни малейших. Но я тебе вот что скажу, — радостно добавил он. — Я вдруг понял, что мне не терпится это выяснить!

Дэвид Дэш взирал на свою жену через толстое оргстекло. Его терзало беспокойство. Рядом с ним стояли Джим Коннелли, Мэтт Гриффин и Росс Метцгер; они молчали, погружённые в свои мысли.

Более полугода они, основной состав группы, спорили об этом шаге, и в конечном счёте приняли решение. Им было нужно знать точно, пусть даже если это будет стоить им всего. Они должны были понять, что ожидает человеческое сознание на следующем уровне оптимизации — на том, который Кира испытала на себе в течение двух секунд. Тех двух секунд оказалось достаточно, чтобы понять: она вышла на следующий уровень, который превышает первый в той же степени, в которой тот стоит выше нормального состояния.

Если что-то и может считаться отличительным признаком человечества, так это ненасытное любопытство у его представителей. Но во что оно обойдётся им, это любопытство?

Предсказать было невозможно.

Кира продлила продолжительность этого второго уровня с двух секунд до пяти минут. В течении пяти минут она будет существовать в реальности, приближенной к теоретически возможному пределу, который могут обеспечить сто миллиардов нейронов: к уровню, который потрясает своей мощью. Если социопатические тенденции при этом тоже возрастут, и команда не сможет её удержать, последствия были бы непредсказуемы и потенциально катастрофическими — даже с учётом ограниченного времени действия препарата.

Поэтому они приняли меры предосторожности. Стальной стул был болтами прикручен к полу, и Кира была обездвижена на нём гораздо надёжнее, чем любой человек в истории человечества. Она сидела в центре куба из толстого оргстекла, напоминающего закрытый корт для ракетбола. Над головой у неё располагался баллон с усыпляющим газом, которого хватило бы на стадо слонов. Газ мог открыть любой из наблюдателей. На тот случай, если её улучшенный разум сможет заставить ферменты тела метаболизировать газ, прежде чем он успеет на неё повлиять, стул оснастили пластиковой взрывчаткой, также контролируемой снаружи. На этом настояла сама Кира.

За прошедший год они привлекли несколько десятков самых величайших умов в каждой области, тщательно отбирая их в соответствии с планом Дэша. В итоге удалось получить открытия, захватывающие дух — и вскоре этим открытиям предстояло изменить мир. Но изначальная пятёрка до сих пор оставалась ядром проекта, и казалось правильным, что лишь они будут единственными свидетелями величайшего их эксперимента.