Питер Страуб - Тайна

— Ты не мог бы выключить проигрыватель. Пожалуйста.

Только сейчас Том заметил, что на портативном проигрывателе, поставленном на туалетный столик, вращается какая-то пластинка. Обернувшись, Том нажал на кнопку, пластинка постепенно остановилась, и тогда он смог прочесть, что на ней написано. Это была та самая «Голубая роза» Глена Брейкстоуна и группы «Таргетс». Том снял пластинку с проигрывателя и поискал среди груды пластинок, лежащих на полу возле кровати, конверт, в котором она лежала. Наконец он обнаружил его почти уже под кроватью. В нескольких местах конверт был порван и подклеен прозрачной пленкой. Том засунул в него пластинку.

— Что он сейчас делает? Смотрит телевизор? — спросила мать, имея в виду Виктора.

Том кивнул.

— И как это он всегда умудряется дать мне понять, что он выше меня, потому что я лежу здесь и слушаю музыку, а он смотрит внизу этот дурацкий телевизор и накачивается виски?

— Тебе ведь сегодня лучше, — напомнил ей Том.

— Если бы мне стало по-настоящему лучше, я бы, наверное, не знала, как себя вести. Глория села повыше и вытянула ноги под покрывалом. При этом несколько журналов слетели на пол. Глория натянула покрывало повыше и откинулась на подушку.

Том вдруг подумал, что спальня Глории напоминает комнату молодой девушки — проигрыватель на туалетном столике, куча журналов, мужская пижама, полутьма, односпальная кровать. Не хватало только плакатов и вымпелов на стенах.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — снова спросил он.

— Можешь посидеть еще немного. — Глория закрыла глаза. — Ему было стыдно за свое поведение, да?

— Думаю, да, — ответил Том.

Он отошел от кровати и сел на кресло перед туалетным столиком, все еще держа в руках конверт с пластинкой.

— Только что звонил дедушка.

Глория открыла глаза и выпрямилась. Затем она протянула руку к бутылочке с пилюлями и вытрясла две таблетки себе на ладонь.

— Правда? — переспросила Глория, разламывая таблетки пополам и проглатывая одну за другой две половинки.

— Он хочет, чтобы я уехал на Игл-лейк послезавтра. Я могу полететь вместе со Спенсами на самолете Редвингов.

— Спенсы летят на север на самолете Редвинга? — После небольшой паузы Глория спросила. — И ты полетишь вместе с ними?

— Хочешь, чтобы я остался дома? — спросил Том. — Я ведь вовсе не обязан туда ехать.

— Пожалуй, нет. Наверное, тебе лучше вырваться ненадолго из этого дома. На севере тебе будет веселее.

— Ты ведь тоже ездила туда на лето, — сказал Том.

— Я много куда ездила. Я вела совсем другую жизнь, но это продолжалось недолго.

— А ты помнишь ваш дом на озере?

— Это был очень большой дом. Деревянный. Там все дома деревянные. Я знала, кто где живет. Я даже знала, где живет Леймон фон Хайлиц. В тот день, когда мы ездили в Клуб основателей — помнишь, за ленчем? — твой дедушка не хотел, чтобы я говорила о нем. Но я всегда считала его потрясающим человеком.

«Интересно, почему?» — подумал Том.

— Он был очень знаменит, — продолжала Глория.

— И еще я дружила там с одной леди по имени Джанин. Но это еще одна ужасная история. Одна ужасная история за другой — такова вся моя жизнь.

— Ты знала Джанин Тилман?

— Мне о многом запрещают говорить. Вот я и молчу.

— А почему тебе запрещают говорить о Джанин Тилман? — спросил Том.

— О, это не имеет больше никакого значения, — голос Глории звучал сейчас более осмысленно, чем в начале разговора. — Я могла делиться с ней своими секретами.

— Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? — спросил Том.

— Четыре. Я долго не понимала, что с ней случилось — думала, что она просто уехала далеко-далеко, чтобы сделать мне больно. Хотела наказать меня.

— А за что ей было тебя наказывать? Глория широко открыла глаза, ее опухшее лицо казалось сейчас почти детским.

— Потому что я плохо себя вела. Из-за моих секретов. Иногда Джанин приходила специально, чтобы поговорить со мной. Она держала меня на руках, а я рассказывала ей свои секреты Я надеялась, что она станет моей новой мамой. Мне по-настоящему этого хотелось!

— Мне всегда было очень интересно, как умерла моя бабушка — сказал Том. — Но никто никогда не говорил мне об этом.

— Мне тоже! Маленьким детям не говорят о таких вещах.

— О каких вещах?

— Бабушка покончила с собой, — произнесла Глория безо всякого выражения. — Мне не полагалось об этом знать. Отец не хотел даже говорить мне, что ее нет в живых. Ты ведь знаешь своего дедушку. Очень скоро он начал вести себя так, словно у него никогда не было никакой жены. Нас было только двое. Она и она папа. — Глория натянула покрывало повыше, журналы, лежащие поверх него, тоже поползли вверх. — Только она и она папа. И больше никого. Потому что он любил дочь, а дочь любила его. Но она знала обо всем, что случилось. — Глория улеглась поудобнее. — Но все это было очень-очень давно. Джанин очень рассердилась, а потом один человек убил ее и сбросил в озеро. Я слышала как он стрелял. Я была у себя в спальне и услышала выстрелы. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Я выбежала на веранду и увидела мужчину, убегавшего в лес. Тогда я заплакала и стала искать отца, но его нигде не было. А потом я, наверное, заснула, потому что когда проснулась — он был уже рядом. Я рассказала ему обо всем, что видела, а он отвел меня к Барбаре Дин. Он считал, что там я буду в безопасности.

— Ты хочешь сказать — он взял тебя с собой в Майами.

— Нет. Сначала он отвел меня в деревню к Барбаре Дин. Я провела там несколько дней. А отец снова пошел на озеро искать Джанин. А потом он вернулся, и только тогда мы поехали в Майами.

— Я не понимаю...

Глория закрыла глаза.

— Я не любила Барбару Дин. Она никогда не разговаривала со мной. Она была противная.

Глория замолчала, дыхание ее было тяжелым.

— Завтра тебе будет лучше.

Том обошел вокруг кровати и склонился над матерью. Веки ее затрепетали. Том нагнулся, чтобы поцеловать ее, но едва губы его коснулись лба Глории, она вздрогнула и пробормотала:

— Не надо!

В кабинете Виктор Пасмор спал в кресле с откидывающейся спинкой перед работающим телевизором. В пепельнице дымилась забытая сигарета, успевшая превратиться в столбик серого пепла.

Том тихонько подошел к входной двери и вышел на прохладный ночной воздух. В зашторенных окнах Леймона фон Хайлица горел свет.

— Ты чем-то расстроен, — сказал фон Хайлиц, увидев на пороге Тома. — Заходи скорее внутрь и дай мне посмотреть на тебя как следует.

Том вошел в дверь, двигая ногами словно из последних сил, и прислонился к шкафчику с картотекой. Мистер Тень закурил сигарету и, выпустив дым, внимательно посмотрел на Тома. — Ты выглядишь абсолютно измученным, Том. Я налью тебе чашку кофе, и ты обо всем мне расскажешь.