Майкл Коннелли - И ангелов полет

— Ответ содержится уже в самом вашем вопросе. Он был подозреваемым. Но не арестованным. Мы ожидали результатов баллистической экспертизы и не имели оснований держать его за решеткой. Никаких улик для предъявления ему обвинений у нас не было. Они появились только сегодня. К сожалению, с опозданием.

— Мы все знаем, что у полиции есть право задерживать подозреваемого в течение сорока восьми часов до предъявления обвинений. Почему вы не воспользовались этим правом в данном случае?

— Скажу откровенно, мы работали по другим направлениям. И он не был подозреваемым в полном смысле этого слова. Мы держали на заметке нескольких человек. Повторяю, у нас не было причин для его задержания. Шихан вполне удовлетворительно ответил на все вопросы, он служил в нашем департаменте, и мы не предполагали, что он способен на самоубийство.

Баттон снова опередил всех:

— Не хотите ли вы сказать, что, как офицер полиции, Шихан получил привилегию, позволившую ему пойти домой и там пустить себе пулю в лоб?

— Нет, мистер Баттон, я вовсе не это имею в виду. До сегодняшнего утра у нас не было твердой уверенности в его виновности, а когда эта уверенность появилась, было уже слишком поздно.

— А если бы на его месте был простой человек, например, Майкл Харрис, его бы отпустили вчера домой?

— Ваш вопрос провокационный, и я не стану на него отвечать. — Начальник полиции поднял руку, требуя внимания. — Я хочу сделать еще несколько заявлений.

Из зала продолжали сыпаться вопросы, так что О'Рурку пришлось выйти к микрофону и настоятельно потребовать тишины. Угроза прекратить пресс-конференцию и очистить зал возымела действие, и репортеры мало-помалу успокоились.

— То, о чем я сейчас скажу, — продолжал начальник полиции, — не имеет прямого отношения к вышеупомянутому делу. На меня возложена тяжелая обязанность сообщить о смерти Сэма Кинкейда, Кейт Кинкейд и Дональда Рихтера, специалиста по вопросам безопасности, работавшего на Кинкейдов.

Из прочитанного по бумажке заявления следовало, что речь идет о двойном убийстве и самоубийстве, совершенном убитой горем женщиной. Ни о насилии отчима в отношении падчерицы, ни о сайте педофилов не было сказано ни слова.

Босх знал — это работа старика Кинкейда. Бывший автомобильный король потянул за нужные ниточки ради того, чтобы имя семьи осталось незапятнанным. Джексон Кинкейд не мог позволить, чтобы репутация его сына — а заодно и его собственная — была уничтожена. Разоблачение грозило нанести слишком сильный удар по бизнесу.

Едва начальник полиции поднял голову, закончив читать, как на него обрушился новый шквал вопросов.

— Если она была убита горем, то почему застрелила мужа? — спросила Кейша Расселл из «Таймс».

— Этого мы никогда не узнаем.

— И при чем здесь Рихтер?

— Опять-таки у нас нет полной уверенности. Сейчас изучается версия, согласно которой он случайно оказался в доме как раз в тот момент, когда миссис Кинкейд объявила о намерении покончить с собой. Вероятно, мужчины попытались помешать ей в этом. Затем она отправилась в старый дом, где семья жила раньше, и застрелилась в комнате дочери. Очень печальная история, и мы от всей души сочувствуем семье и друзьям Кинкейдов.

Босх уже с трудом скрывал раздражение. В какой-то момент он едва не покачал головой, но сдержался, понимая, что такой жест обязательно привлечет внимание операторов и репортеров.

— А теперь, если вопросов больше нет, я бы попросил…

— Сэр, — снова вылез Баттон, — через час в офисе Говарда Элайаса назначена пресс-конференция главного инспектора Карлы Энтренкин. Знаете ли вы, о чем пойдет речь, и не хотите ли вы как-то прокомментировать это событие?

— Нет. Инспектор Энтренкин действует независимо от департамента полиции. Она неподотчетна мне, и я не имею ни малейшего представления о теме ее пресс-конференции.

Судя по тону, каким это было сказано, начальник полиции не ожидал от Карлы Энтренкин ничего хорошего.

— Я заканчиваю, но прежде хочу поблагодарить Федеральное бюро расследований, и особенно специального агента Спенсера, за оказанную помощь. Если во всем случившемся и есть что-то хорошее, то это твердая уверенность в несгибаемой решимости нашего департамента очистить город от скверны, чего бы это ни стоило. Мы намерены и в дальнейшем, ничего не скрывая, брать на себя ответственность за действия своих сотрудников, какой бы ущерб ни наносило это нашей гордости и репутации. Надеюсь, жители Лос-Анджелеса примут мои слова за выражение самого искреннего извинения. Надеюсь, их реакция будет сдержанной, а поведение — ответственным.

Его последние слова утонули в скрипе отодвигаемых стульев, топоте ног и приглушенных голосах. Репортеры потянулись к выходу; большинство из них готовились совершить бросок в офис Говарда Элайаса, чтобы выслушать другую историю.

— Детектив Босх.

Он повернулся — рядом стоял Ирвинг.

— Есть какие-то проблемы? Не согласны с прозвучавшими здесь заявлениями?

Босх понимал, что скрывается за этими вопросами. Сделай неверное движение, и твоя лодка накренится, зачерпнет воду и пойдет ко дну. Да и других за собой потянет. Хочешь идти вперед, иди со всеми — вот девиз компании. Именно эти слова нужно писать на борту полицейских машин. Забудь про «Служить и защищать».

Босх не отвел взгляда, но вместо того, чтобы свернуть Ирвингу шею, лишь покачал головой.

— Нет, никаких проблем, — сквозь зубы процедил он.

Замначальника полиции кивнул и, вероятно, почувствовав что-то, счел за лучшее отступить.

Увидев, что зал опустел и выход свободен, Босх, опустив голову, направился к двери. У него было такое чувство, будто он ничего и никого не знает. Он не знал свою жену, не знал старого друга, не знал город, в котором жил. Все казалось незнакомым, непонятным, чужим. И только тогда, все более проникаясь ощущением одиночества, он начал понимать, что испытали Кейт Кинкейд и Фрэнки Шихан, когда дошли до края.

Придя домой, Босх включил телевизор, чтобы еще раз посмотреть пресс-конференцию. Потом поставил на кофейный столик пишущую машинку и начал составлять последний отчет, стуча по клавишам двумя пальцами. Конечно, он мог бы поручить эту работу Райдер, и она сделала бы все на своем ноутбуке, потратив в десять раз меньше времени, но ему хотелось подвести итог самому. Босх решил, что опишет все так, как оно и случилось, не выгораживая никого, включая семью Кинкейдов и себя. Потом передаст отчет Ирвингу, и пусть замначальника полиции поступает с отчетом по своему усмотрению — переписывает, редактирует или рвет в клочья. Босх чувствовал, что если изложит все как есть, зафиксирует все на бумаге, то сохранит хотя бы остатки честности.