Никки Френч - Что делать, когда кто-то умирает (в сокращении)

Заседание было назначено на десять утра во вторник, 15 октября, в коронерском суде неподалеку от Хэкни-роуд. При желании я могла привести с собой родных и друзей. В зале имели право присутствовать посторонние и представители прессы.

Я спросила у Гвен, готовы ли они с Мэри сопровождать меня.

— Конечно, если Мэри удастся договориться с няней, — добавила я.

Маленькому сыну Мэри еще не исполнилось и года. Пока был жив Грег, в наших с Мэри разговорах преобладали памперсы, первые улыбки, режущиеся зубки, трещины на сосках и прочие радости, затягивающие в пучину материнства.

— Разумеется, мы приедем, — пообещала Гвен. — Я тебе что-нибудь приготовлю.

— Я не голодна и не беспомощна. Почему все считают, что она была его любовницей?

— Не знаю. Но это еще ничего не значит. А что думаешь ты?

Я? Что без Грега я не выживу. Что он меня предал. Хотя, конечно, ничего подобного он не делал, и я это знала. Что он сам виноват, потому что куда-то ехал с другой женщиной, и что я свихнусь, если не узнаю, кто она такая, а если узнаю, свихнусь еще быстрее.

Милена Ливингстоун. Сколько ей было лет? Как она выглядела? Про нее я знаю только одно: что у нее был муж, который опознал тело в том же морге, куда увезли Грега. Я поднялась к себе, включила лэптоп и набрала в Гугле ее имя.

Я щелкнула мышкой на первой же ссылке, и экран заполнила заставка какой-то фирмы. Она обещала позаботиться обо всем вплоть до мелочей. Выбрать место. Приготовить угощение. Я прокрутила страницу вниз. Речь шла о широко разрекламированной компании, устраивающей банкеты для людей, которым некуда девать деньги. Был приведен пример меню. И сведения о владельцах компании.

С фотографий на экране мне улыбались двое. Лицо на левом снимке было бледным и треугольным, темно-русые волосы — подстриженными изысканно и коротко, нос — прямым, улыбка — сдержанной. Привлекательная женщина, умная и элегантная. Не она. Нет, та, кого я искала, оказалась обладательницей пышной рыжевато-каштановой шевелюры (крашеной, злорадно подумала я), высоких скул, белых зубов и серых глаз. Значит, она старше меня. Судя по виду, богата. Красива, но тип красоты совсем не тот, каким мог бы заинтересоваться Грег, по крайней мере так мне казалось. Милена Ливингстоун имела холеный, эффектный вид, ее брови приподнимались изящными дугами, улыбка была понимающей и многозначительной. Женщина, способная увлечь любого мужчину. Но не моего. Только не Грега. К горлу подкатила желчь, я выключила компьютер, бросилась в спальню и упала лицом вниз на свою половину кровати.

Сколько я пролежала в этой позе, не знаю, но в конце концов поднялась и подошла к шкафу. Одежда Грега висела справа. Ее было немного: костюм, который мы вместе купили к нашей свадьбе и который с тех пор Грег надевал лишь несколько раз, пара повседневных пиджаков, несколько рубашек. Я начала перебирать одну вещь за другой, ощупывала каждый карман, но нашла только счет двухнедельной давности за наш ужин в итальянском ресторане. И припомнила, что в тот вечер была на нервах, а Грег, напротив, казался воплощением терпения и оптимизма. Я выдвинула ящик, в котором хранились футболки и нижнее белье Грега, но не нашла ни чужих кружевных трусиков, ни компрометирующей любовной переписки.

Я встала перед зеркалом, осмотрела себя, и мне показалось, что я похудела. Потом взвесилась и выяснила, что чахну. Мне вдруг вспомнилось, что со дня смерти Грега я почти ничего не готовила. Яйца будут кстати, подумала я. Сварила себе яйцо, срезала верхушку, зачерпнула ложкой вязкий желток. Мне удалось уговорить себя съесть почти половину яйца, прежде чем тошнота вынудила меня остановиться. Желудок свело спазмом, в спине возникла знакомая тянущая боль, я бросилась в ванную. Лежа в горячей воде, я закрыла глаза. А когда открыла их, то увидела, как из меня вытекла и растворилась в воде кроваво-красная круто завитая струйка, за ней вторая.

Вот и все. Значит, не судьба. Опять не получилось, и это после стольких месяцев попыток и надежд. Я не беременна.

Моросил дождь. Гвен и Мэри прибыли пораньше и застали меня еще в халате. Мэри привезла булочек, я сварила нам большой кофейник кофе. Мы сидели за кухонным столом, макали булочки в кофе, и я вдруг вспомнила, как в студенческие годы мы точно так же сидели на кухне дома, который сняли вскладчину.

— Как я рада, что вы смогли приехать, — призналась я. — Для меня это много значит.

— А ты как думала? — с жаром отозвалась Мэри. Ее лицо от волнения раскраснелось. — Что мы бросим тебя в такую минуту?

Я думала, что расплачусь, но удержалась, и горе, которое до сих пор царапало горло застрявшей рыбьей косточкой, постепенно начало отпускать меня. Я спросила Мэри о ее сыне, и она ответила сдержанно и неловко, совсем не так, как раньше, когда была убеждена, что меня интересует каждое «агу» и отрыжка ее ребенка.

Я ушла наверх и выбрала одежду: черную юбку, серую полосатую блузку, черный шерстяной жилет, ботинки без каблука, колготки с рисунком. Волосы я зачесала и собрала на затылке. Я нервничала. Мне казалось, это меня будут судить: и правда, что я за жена, если в момент смерти мой муж был с другой? И что я за дура, если не имела об этом ни малейшего понятия?

Мы подъехали к коронерскому суду — низкому зданию современной постройки, более напоминающему дом престарелых. Ощущение нереальности происходящего продолжалось. Бесконечный коридор с вращающимися дверями привел нас в комнату с рядами кресел перед длинным столом. Там уже собралось несколько человек, в том числе двое полицейских.

Нам преградил дорогу седой незнакомец в костюме, с усами и манерами фельдфебеля.

— Можно узнать ваши фамилии?

— Я Элеонор Фолкнер, жена Грега Маннинга. А это мои подруги.

Мой собеседник представился сотрудником коронерского суда и указал нам места в первом ряду. Мэри села по одну сторону от меня, Гвен по другую.

Без нескольких минут десять в зал вошли еще три человека, которых встретил все тот же чиновник и препроводил к местам в первом ряду, неподалеку от нас. Самым старшим из троих вновь прибывших был мужчина средних лет, с волнистыми седеющими волосами, в шелковом галстуке, его сопровождали хрупкая молодая женщина с ниспадающими на спину светлыми волосами и нервно подрагивающими крыльями орлиного носа и парень с нечесаной темной гривой, в кедах с развязанными шнурками и пирсингом в носу. Закаменев, я вцепилась в руку Гвен.

— Это они, — прошипела я. — Ее родные.

И я во все глаза уставилась на мужчину. Через несколько секунд он почувствовал мой взгляд, обернулся, но тут же отвел глаза: кто-то шепотом позвал его. Вот как его зовут — Хьюго. Хьюго Ливингстоун. Представитель суда велел всем нам встать. Я думала, что увижу типичного судью в мантии и парике, но доктор Джеральд Сэмс был в обычном костюме, с кипой папок в руках. Заняв свое место за столом, он обратился к нам спокойным и ровным тоном. Первым делом он выразил соболезнования мне, а также мужу Милены Ливингстоун и двоим детям.