Барбара Абель - Двойной расчет

«Не поддавайся им. Они — чудовища!»

Какое головокружительное падение! Она ничего не видела, ничего не чувствовала, ничего не понимала! Ослепленная фальшивым блеском чужой жизни, обманчивой картинкой дружной и любящей пары, видимостью счастья, которое оказалось с душком, она сама вошла в клетку, дверцу которой открыла для нее сестра: бежать из домашнего ада, втайне от своего мучителя, подсунув ему вместо себя собственную копию. Просто до гениальности, но какой дьявольский замысел!

Теперь Анжела просто никто. Тело без имени, без связей, без лица и без любви. И это даже не больно. Осталась только душа, которая кричит о своих страданиях, но этот крик — беззвучный, потому что рядом нет никого, кто мог бы его услышать. И это тоже ставится ей в вину.

Трое мужчин остались очень недовольны тем, как провели вечер. «Не этого они от нее ждали».

Наконец все прекратилось.

— Это напоминает мясную лавку! — объявил толстяк, который был раздражен больше всех. — Если эта шлюха валяет дурака, то за что я плачу свои деньги?

Ив мечет в сторону Анжелы гневные взгляды. На лице у него застыла злобная гримаса, кажется, он готов ее убить. У мужчин мрачные и раздраженные лица, они одеваются в полном молчании. Затем толстяк достает из кармана пачку денег, подходит к Иву и еще раз высказывает свое недовольство.

— Я даю половину. Большего это не стоит.

Ив огорченно кивает.

— Я не знаю, что с ней сегодня. Больше это не повторится, обещаю.

Толстяк продолжает ворчать.

— Сперва реши проблемы со своей женой, а потом уж назначай встречу. Мы теряем и время, и деньги.

Стиснув зубы, Ив послушно кивает. Потом они разговаривают о проявке фотографий и назначают дату, когда можно будет получить негативы и отпечатанные копии.

Затем они уходят, даже не взглянув на нее.

Ив провожает их до входной двери, и до Анжелы доносятся его вялые извинения, произнесенные жалким, извиняющимся тоном.

Наконец Люси сняла пальто. Хозяин отеля принес ей еду. Она рассеянно, без аппетита, жевала, не особенно интересуясь, что именно ест. Взгляд ее был прикован к часам на экране телевизора, четырем красным цифрам, неумолимо приближающим адский финал.

Вот — этот час наступил. Она знает, что с минуты на минуту должен прозвучать звонок в дверь. Она знает, что Анжела пойдет встретить своих гостей. Она знает, что ее ждет дальше. И она просит у сестры прощения.

Прости меня, Анжела! Я — чудовище! Но я до последней минуты не верила, что найду в себе силы пойти до конца. Ты хотела быть мной. Ты завидовала моему положению, моему благополучию, моей жизни. Твоя зависть была так огромна, что застилала тебе глаза. Я поняла это очень быстро — по твоим взглядам, словам, гримаскам, помимо воли появляющимся у тебя на лице. Ты была возмущена вопиющей несправедливостью судьбы, слепого случая, сделавшего из тебя то, что ты есть. С самой первой встречи я чувствовала гнев, который разъедал тебя изнутри, который ослеплял тебя. Наш дом, наши друзья, наши дети, наши деньги — все это могло быть твоим, если бы твои родители выбрали меня. Я смеялась, я плакала от мысли, что ты можешь оказаться на моем месте. О да! Ты этого желала так страстно, что возможность поменяться с тобой местами увлекла меня. При этом я сомневалась, колебалась, выжидала, тянула время столько, сколько было возможно. Ты была рядом, на расстоянии вытянутой руки — живая возможность покончить с этой голгофой, разрушающей меня уже много лет.

Как это все могло произойти? Это так просто и в то же время так ужасно. Ив — глубоко несчастный человек. У него было чудовищное детство: он вырос среди насилия, печали и ненависти, придя к убеждению, что весь мир таков. Мать его бросила, отец бил. Он и не знает, что это такое жить в тихом, теплом доме, в покое и любви.

Когда я познакомилась с ним, он еще не был таким, как сейчас. Ив был работящим и надежным. Мы страстно полюбили друг друга. Я работала секретаршей в агентстве, небольшой студии, снимавшей короткометражные и документальные фильмы. Сама по себе работа не была интересной, но мне нравилось быть рядом с этими людьми, нравилась царившая там атмосфера, «положение в обществе», которое я занимала, благодаря этой работе. Мне было приятно вставать по утрам, чтобы идти в агентство, завтракать в полдень со своими коллегами, нравилось обсуждать в коридоре наши внутренние дела, с кем-то дружить, кого-то не любить и в 16.30 уходить домой. Все это глупо, но это и есть жизнь. Дома я рассказывала мужу подробности проведенного дня, но он смеялся надо мной, над историями, которые мы так страстно обсуждали на службе, и не понимал, как можно находить удовольствие в этой жизни. На его взгляд, я просто теряла время, и лучшее, что можно было бы сделать на моем месте, бросить все. Я не поддавалась, а он убеждал, что я стою лучшего, что мне следует поискать место поинтереснее, более оплачиваемое, что секретарская работа не для меня и что если я оттуда уйду, то у меня будет масса времени, чтобы найти что-то более достойное.

В конце концов я согласилась.

И стала искать новое место. Но каждый раз, когда мне попадалось что-то стоящее, когда я удачно проходила собеседование, Ив раздражался. Зачем я вообще стремлюсь работать? Я хочу иметь детей? Прекрасно, он тоже хочет. И побыстрее. Что я думаю об этом? Да, я хочу работать. Но что дальше? Я готова отдать в ясли своего ребенка, начиная с трех месяцев? То есть я хочу, чтобы наша жизнь была похожа на ту, что проживают многие, разрываясь между домом, работой и яслями? Значит, я согласна видеть детей лишь полчаса утром и час вечером, не имея возможности воспитывать их самой? Обо всем этом следует подумать. Но лично он такой жизни не хочет! Если за детей придется заплатить столь глупую цену, тогда лучше не надо, оно того не стоит. А может, он вообще ошибается на мой счет? Он наивно полагал, что я, как и он, стремлюсь к высокому качеству жизни. Возможности для этого есть, так в чем же дело? Но если я действительно настаиваю на том, чтобы зарабатывать себе на жизнь самостоятельно, тогда мне и вправду следует искать работу.

В конце концов я решила, что он прав и что наша жизнь пойдет лучше, если я буду заниматься домом. Тем более что он в самом деле хорошо зарабатывал.

Затем Ив принялся за мое окружение. Мои друзья ему не нравились, коллеги по прежней работе его раздражали, мужчин, с которыми я прежде дружила, он не выносил. Ведь я была такая хорошенькая! И такая наивная. Он убеждал меня, что мир жесток, окружающие нас люди тщеславны и жизнь вообще опасная штука. Я была всего лишь птичкой, которую за каждым углом подкарауливала кровожадная кошка. Когда к нам в дом кто-нибудь приходил, он держался очень мило, но едва за гостем закрывалась дверь, сыпались жуткие упреки. Как я могла принимать таких ничтожных людей? Тот «глуп», эта — «дура». «Его» интересуют только гадости, «она» не умеет поддержать беседу. Это люди не нашего круга, как же я этого не понимаю?