Мэри Стюарт - Девять карет ожидают тебя

— Не знаю.

Голос ясно выражал, что его это не интересовало. Но разочарование проявлялось так сильно, что я спросила:

— Ты ждал кого-то еще, Филипп? — Он коротко взглянул на меня, опустил длинные ресницы и ничего не сказал. Я колебалась. Но, в конце концов, это — моя работа, а он — очень одинокий маленький мальчик. Кого же это он так ждет? — Может, твоего кузена Рауля? — Нет ответа. — Кто-то должен приехать? — Он помотал головой. — Тебе не нравится месье Флоримон?

— Почему? Очень нравится.

— Тогда почему?.. — начала я, но что-то в его лице заставило меня остановиться. — Пора идти в салон, petit [21] Малыш (фр.). . Никто обычного порядка не отменял, поэтому, гости или нет, мы отправляемся. Иди помой руки, а я причешусь.

Он подчинился без слов и взглядов. Я медленно пошла закрывать балконную дверь.

В камине маленького салона горели огромные поленья, перед огнем сидели на вышитом розами диване мадам де Валми и месье Флоримон и беседовали. Не знаю, как должен выглядеть один из Большой Пятерки модельеров, но точно не так, как этот образчик. Он оказался толстым, лысоватым и неаккуратным. Отпечаток спокойной меланхолии на лице заставлял вспомнить Белого Рыцаря, но никто бы не усомнился в здравом уме этого мужчины. Очень умные, добрые и проницательные голубые глаза. Своей суперсовременной одежде прекрасного покроя он явно уделял не больше нежного внимания, чем старому пляжному полотенцу. Карманы уютно торчали во все стороны, а на лацканах разлегся сигарный пепел. В большой руке гость сжимал какую-то рукопись и яростно ей жестикулировал, увлеченный собственным рассказом. Мадам смеялась, выглядела более счастливой и живой чем когда бы то ни было. Я резко почувствовала, какая она была красивая до того, как время и трагедия высосали жизнь из ее лица.

Она обернулась, увидела у двери нас с Филиппом, и веселость исчезла. Скука и обеспокоенность наложились на нее оскорбительно явно, даже захотелось ударить мадам по физиономии, но Филипп, скорее всего не заметил. Он торжественно и вежливо шел к модельеру, который встал и производил звуки, выражающие огромное восхищенное удовольствие, достаточно громкие, чтобы заглушить раздражение Элоизы.

— Филипп! Это восхитительно! Как поживаешь?

— Очень хорошо, спасибо, месье.

— Хм, да, — он потрепал мальчика по щеке. — Еще немножко цвета вот сюда, и будет в самый раз. Сельский воздух — это вещь, и здешний воздух подходит тебе, судя по всему.

Он не сказал «больше, чем парижский», но это прозвучало, и мальчик не ответил. Общаясь с этим ребенком, трудно избегать ошибок. Эту Флоримон заметил, но просто добавил дружелюбно:

— И ничего удивительного, что Валми идет тебе на пользу! Когда удается постоянно иметь в качестве компаньона красивую молодую леди, по неволе начнешь цвести.

Безупречная вежливость улыбки Филиппа показала, до какой степени эта галантная вылазка в мою сторону от него далека. Поскольку они говорили на французском, она должна была пролететь и над моей головой, я постаралась принять как можно более необщительный вид и смотреть в одну точку.

Мадам сказала с дивана:

— Не трать зря галантность, Карло. Говорят, французский мисс Мартин улучшается с каждым часом, но мне кажется, она еще не достигла стадии комплиментов. — И перешла на английский. — Мисс Мартин, разрешите представить месье Флоримона. Не сомневаюсь, вы о нем слышали.

Мы пожали друг другу руки.

— Даже в английском приюте мы слышали о вас. Вы достигали нас примерно с опозданием на шесть лет, но все же достигали. — Я улыбнулась, подумав о дешевых готовых платьях. — Хотите верьте, хотите нет.

Он не стал притворяться, что не понимает, сделал широкий взмах книгой, я кстати заметила, что это сказки, и произнес:

— Вы, мадмуазель, украсите все, что наденете.

Я засмеялась:

— Даже это?

— Даже это, — сказал он ничуть не смутившись, но сверкнув голубыми глазами.

— Масштабы этого комплимента, — ответила я, — лишают меня дара речи.

Голос мадам зазвучал более жизнерадостно и естественно, чем раньше.

— Месье Флоримон постоянно грустит, что только старые и увядшие могут позволить ему одевать себя, а молодые и красивые покупают платья prete a porter [22] Готовая одежда (фр.). … Мой английский не пережил удовольствия от твоего общества, Карло. Какое английское выражение применяется, чтобы сказать готовое платье?

— Off the peg, — сказала я, что значит «с крючка», «с вешалки».

— Вы покупаете платья с вешалки, а все равно выглядите лучше нас.

— Английский от вас ускользает, мадам, вы перепутали наречие.

Элоиза де Валми подняла брови, а Флоримон произнес восхищенно:

— Это, chere madam, — настоящий комплимент! Правильный! Такой тонкий, что вы не заметили его приближения, и такой subtil [23] Тонкий (фр.). , что вы его не поняли и произнесенным.

Она засмеялась:

— Дорогой Карло, комплименты и сейчас не до такой степени редки, чтобы я их перестала узнавать. Спасибо, мисс Мартин, очень приятно было это услышать.

Она улыбалась, ее глаза были дружескими и почти теплыми, и впервые я увидела в ней очарование, не поверхностное, как у общительных людей, а глубокое, которое зовет навстречу, дает поверить, что вы нравитесь и ваше общество приятно. Бог видит, я очень нуждалась в таком ощущении… Я была готова ответить привязанностью на полужест. Возможно, наконец… Но только я начала улыбаться в ответ, это опять случилось. Теплота вытекла, как вино через трещину, оставив сосуд пустым, холодной туманной скорлупой, ничего не отражающей. Мадам отвернулась и подняла вышивание.

Я стояла с застывшей на губах улыбкой, чувствуя острее, чем раньше, что меня по непонятной причине резко отпихивают. Момент назад я точно нравилась этой женщине, но сейчас… Перед тем, как опустить глаза, она точно посмотрела на меня так, как в первый мой день в поместье.

Я больше не думала, что мадам де Валми боится мужа. Это не проявлялось явно, но было очевидно, что они очень близки. Между ними существовала граница, как между светом и тенью, они очень подходили друг другу. Вероятно, подумала я с жалостью и понимая ее только на половину, отстраненная холодность Элоизы де Валми — побочный продукт самурайского самоконтроля, о котором она никогда не забывает. Молодость не позволяет представить темперамент, отличающийся от собственного, я чувствовала, что жизнь Леона де Валми намного легче, чем его жены. А ее отношение ко мне и Филиппу — должно быть часть ее общей отключки. Нужно время, чтобы сдержанность растаяла, двери открылись. Ее взгляд выражал не понимание, а что-то вроде ожидания, оценки, не больше. Может быть она до сих пор, как и я, думает, с какой стати ее муж сказал, что возможно она сделала «очень большую ошибку».