Том Вуд - Киллер

Проктер кивнул в знак согласия. Важно кивнули также Фергусон и Сайкс.

– Я знаю, что никого из вас не нужно убеждать делать все возможное, – продолжала Чеймберз. – Мы все знаем, что часы тикают. Прошла почти неделя со времени убийства Озолса и хищения информации. А решать проблему надо быстро.

Чеймберз сделала паузу и посмотрела на Проктера.

– Продвинулись мы хоть на сколько-нибудь в установлении убийцы Озолса?

Проктер покачал головой.

– У Альвареса есть зацепка в отношении того, кто нанял Стивенсона и его банду, но в поиске убийцы Озолса мы не продвинулись ни на шаг. При той скудной информации, которой мы располагаем, мы не можем установить даже того, работает ли он на какое-то государство или на частный сектор. У нас есть лишь несколько свидетельских показаний, не стоящих даже бумаги, на которой они напечатаны, и несколько видеозаписей человека, на которых не видно лица и по которым даже невозможно надежно определить телосложение и другие физические параметры. Мы на день опоздали, когда он был в Германии. Возможно, он отправился в Чехию, но с тех пор мы ничего о нем не слышали. В поиски включены все отделы, оповещены все резидентуры. У нас есть люди по всей Европе. Но мы не можем найти его.

– То есть он попросту исчез? – нахмурилась Чеймберз.

– Он может быть у нас под носом, но мы при этом можем не видеть его, – ответил Проктер. – Мы не знаем, кого ищем.

– Однако у нас должны быть подозреваемые, – сказала Чеймберз. – Кого из известных киллеров нельзя не учитывать? Какие разведслужбы совершают подозрительные движения?

– Даже если мы предположим, что он не является прямым сотрудником какой-то иностранной разведки, а был просто нанят для выполнения этого убийства, доказательств чего мы не имеем, наша исходная позиция все равно не слишком хороша. Таких людей в Европе сотни, если не тысячи. Мы знаем об очень немногих из них, а из тех, о ком знаем, можем исключить лишь очень небольшой процент. В итоге оказывается огромное количество потенциальных подозреваемых, о большинстве из которых мы совершенно ничего не знаем. А этот парень, не забывайте, – высококлассный профессионал. Он – иголка в стоге сена.

Чеймберз сняла очки и протерла их.

– Что все-таки нам известно о нем?

– Портье в отеле сказал, что по-французски он говорил, как француз, а человеку из дома в Мюнхене он показался немцем. Либо он свой и во Франции, и в Германии, либо просто очень хорошо владеет языками и может быть откуда угодно. Известно, что он использовал два британских паспорта, а это позволяет предположить, что он из Соединенного Королевства.

Проктер сел прямее и продолжил:

– Мы можем рассуждать до посинения, но тот факт, что убит бывший российский и советский морской офицер, говорит мне, что киллер может быть из СВР.

– Если так, мы никогда не получим эту технологию, – сказала Чеймберз. – Москва слишком дорожит ею.

Проктер кивнул.

– Да, но все же это дело не выглядит российским.

– Что вы имеете в виду?

– Если этот парень из СВР, это объясняет многое, но тогда кто нанял семерых, чтобы убить его после выполнения заказа? Кто мог знать, что СВР послала его туда? А убийство Озолса из пистолета – дело очень примитивное. Никакого полония в чае. Даже не самоубийство. Простое безболезненное убийство – не в их стиле.

Чеймберз поправила волосы за ушами.

– Я не знала, что у них есть какой-то стиль.

Проктер заметил угодливую улыбку Сайкса. Он посмотрел на Фергусона. Тот до сих пор не проронил почти ни слова.

– А что вы думаете об этом? – спросил его Проктер.

Взгляд темных глаз Фергусона из-под очков встретился со взглядом Проктера.

– У меня нет определенного мнения, старик.

Фергусон никогда не использовал ни имени, ни фамилии Проктера. Всегда «старик», «приятель» или «друг». Проктера это раздражало, ему казалось, что это граничит с оскорблением, словно Фергусон использует эти обращения как знак неуважения. Однако Проктер убеждал себя, что придает этому слишком большое значение. И даже если это было не так, он ни в коем случае не хотел привлекать к этому внимание или требовать, чтобы Фергусон называл его мистером Роландом Проктером.

– Россия – ваша территория, Уилл, – сказал он, радуясь возможности ответить фамильярностью. Проктер прекрасно знал, что Фергусон не любит сокращения своего имени. – Можно ли подозревать СВР?

Фергусон посмотрел на Проктера и немного подумал.

– Несомненно, это больше чем возможно. Ведь речь идет о русской военной технологии. И Москва приложит все усилия, чтобы сохранить свои секреты.

– Вы думаете, это их стиль? – спросила Чеймберз.

– А вы думаете, нет?

– Я не знаю.

– Не думайте, что у КГБ нет более чем достаточных возможностей или желания казнить Озолса. Если они обнаружили, что он собирается предпринять, не думаете же вы, что они не попытались бы вернуть информацию и скрыть утечку. А предателей всегда наказывают, в какой бы части мира они ни были.

Проктер знал, что оговорка Фергусона, который назвал КГБ вместо СВР, была наследием времен «холодной войны». Для него КГБ и СВР были одним и тем же. В те мрачные годы двадцатого века Фергусон был почти героем, но перестроить свое мышление применительно к новым временам он не сумел. Мир менялся. Восток и Запад больше не были символами разных полюсов, они стали просто географическими понятиями. Проктер продолжил:

– Однако чтобы пойти на риск, зная о нежелательных последствиях…

– Каких нежелательных последствиях? – спросил Фергусон с по-настоящему рассерженным видом. Не имея бесспорных свидетельств того, что за всем этим стоят русские, а получить их совершенно невозможно, максимум, что мы можем сделать, это пожурить их. Что мы могли бы сделать на практике? Согласитесь, нам было бы очень трудно обвинять их всерьез. Не забывайте, что это мы сами пытались украсть у них технологии, и у нас нет никакого морального права критиковать их методы. Не забывайте также, что Озолс был предателем. Так что нечего размахивать шашкой, а если мы и станем, им на это будет наплевать.

И позвольте напомнить вам, что это технология, которую Москва не раз отказывалась продавать нам. Похоже, многие думают, что в результате гласности медведь потерял когти, что пятьдесят лет соперничества сменились дружбой. Это представление нелепо, и я не могу поверить, что Америка приняла его с такой легкостью. Медведь остается очень опасным. Возможно, он стал слабее, но это значит лишь то, что ему нужно быть коварнее.

В помещении повисла тягостная тишина. Лицо Фергусона раскраснелось. Проктер на какое-то время потерял дар речи. Старый хрыч выразил свое неприятие изменившегося мирового порядка и своей малой значимости сегодня в нем. Он слишком долго боролся с коммунистами, чтобы отказаться от той борьбы. Его речь была очень патетичной, даже вызывающей, но было ясно, что, чем скорее он уйдет в отставку, тем будет лучше.