Эндрю Пайпер - Демонолог

Границу с Канадой мы пересекаем уже в темноте рядом с Ниагарским водопадом. По настоянию О’Брайен, мы паркуем машину, предпринимаем двухминутную прогулку к берегу реки и смотрим на водопад, облокотившись на перила ограждения. Смотрим на огромную и гладкую массу широченной реки, рушащуюся во взрывающееся облако тумана, когда серая, уходящая вниз водная стена приобретает на наших глазах, скорее, свойства всепроникающего дыма, нежели воды.

– Это как мы сами, не правда ли? – говорит Элейн, глядя в провал. – Падаем вместе с водой, забравшись в бочку.

– Если не считать того, что бочки у нас нет.

Подруга берет меня за руку:

– Что бы мы ни нашли, куда бы мы ни ехали, я готова ко всему, – говорит она. – Это не безрассудство, нет… Это ясность.

– Ты всегда ясно мыслишь.

– Я не о мыслях, я обо всем остальном.

– Значит, мы оба такие.

– Не совсем. У тебя есть Тэсс.

– Да. Если не считать того, что Тэсс сейчас нет со мной. Она – единственное, что для меня ясно и понятно. – Я притягиваю О’Брайен к себе. – И ты тоже.

Когда туман пробирается нам под одежду и начинает студить кожу, мы идем обратно к «Мустангу» и снова выбираемся на шоссе. Дальше мы едем вдоль западного берега озера Онтарио, через виноградники и персиковые сады на этом полуострове, а потом въезжаем в усиливающуюся тесноту маленьких городков и промышленных центров перед Торонто. Беглый взгляд на его башни – и снова поворот на север. Новые пригороды, которые выглядят старыми, и расстилающиеся вокруг сельскохозяйственные угодья.

Через пару часов многополосное шоссе сжимается до непонятной дороги, пробирающейся сквозь заросшие лесом изгибы и повороты с внезапно появляющимися нависшими над ней скалистыми отрогами. Мы уже проехали озера Мускока с их многомиллионными летними курортными заведениями и частными площадками для гольфа и направляемся теперь к более мелким и более дешевым озерам, лежащим дальше. Вскоре мы проходим, один за другим, тысячи и тысячи изгибов и поворотов дороги, тянущейся теперь через ненаселенные места. Перед нами лишь лента черного асфальта, тонкой нитью пронизывающая бесконечный лес, где нет иного выбора, кроме как двигаться вперед или возвращаться назад. Что в нашем случае означает отсутствие вообще какого бы то ни было выбора.

Уже наступает рассвет, когда мы съезжаем на обочину, и я вылезаю из машины, после чего на онемевших от долгого сидения ногах иду к стальным воротам, открывающим проезд к Горелому озеру. Хотя слово «проезд» здесь вряд ли годится: это просто нерасчищенная тропа сквозь густой кустарник, колеса на ней буксуют и оставляют глубокие колеи в земле, а ветви деревьев, как дрожащие руки, тянутся над узкой прогалиной. Под плотной сенью деревьев так темно, что вокруг нас словно зеленая ночь.

– Далеко еще? – спрашивает моя спутница, когда я возвращаюсь к машине.

– С полмили. Может, чуть больше.

Элейн наклоняется ко мне. Сперва я думаю, что она хочет что-то прошептать мне на ухо, но вместо этого она целует меня. Целует по-настоящему, в губы, жарко.

– Пришло время увидеть то, что он хочет, чтобы мы увидели, – шепчет она.

За последние несколько часов кожа еще больше натянулась у нее на щеках и на подбородке. Вот они, потерянные фунты веса, несмотря на постоянную подпитку чизбургерами и молочно-ванильными коктейлями. Но она по-прежнему здесь, рядом. Сама сущность Элейн О’Брайен, все, что от нее осталось, смотрит мне прямо в глаза.

– Я… – пытаюсь я что-то ответить и замолкаю.

– Я тебе уже это говорила. Я все уже знаю, – произносит моя подруга. Она выпрямляется на своем сиденье и смотрит в тень, отбрасываемую лесом. – А теперь – поехали.

«Мустанг» выезжает с обочины, и нас мгновенно проглатывает густая зелень.

Я помню, как проезжал здесь, сидя на заднем сиденье отцовского универсала «Бьюик», этого отделанного внутри деревянными панелями монстра, который умел ловко пробираться сквозь потоки грязи и переезжать через довольно крупные камни, раскачиваясь на своих отличных древних рессорах. «Мустанг» в отличие от него дает нам прочувствовать любой ухаб или рытвину и заставляет волноваться при каждой пробуксовке колес.

В конце концов мы все же прорываемся сквозь последний заслон кустарника, и перед нами открывается вид на старый домик Аллманов. Не то чтобы он действительно был нашим. И не то чтобы это был действительно домик.

Это маленькое строение с обшитыми алюминиевыми листами стенами, с парочкой косых окошек, закрытых задернутыми шторами, по одному с каждой стороны от передней двери. Нечто вроде домишки, поспешно сооруженного из стандартного набора деталей, каких полно в любом пригороде любого промышленного города, но в данном случае заброшенный в лес на севере провинции Онтарио, словно перенесенный сюда смерчем и давным-давно здесь забытый.

Мы выбираемся из машины и с минуту строим, прислонившись к ней, вдыхая удивительно холодный воздух и поджимая ноги. Других автомобильных следов в засыпанном опавшими листьями дворе не видно. Никаких признаков того, что здесь кто-то бывал в последние недели, а может быть, даже дольше.

– И что теперь будем делать? – спрашивает О’Брайен.

– Осмотримся, надо полагать.

– А что мы ищем?

– Не имеет значения. Оно само нас найдет.

Передняя сетчатая дверь висит на одной нижней петле и раскачивается при порывах ветра, издавая ржавый скрип. Я обнаруживаю, что уже иду к ней, но не имею четкого и определенного намерения открыть вторую дверь, позади сетки. Однако именно это я и пытаюсь сделать. Поворачиваю ручку и надавливаю на эту вторую плечом на тот случай, если она просто застряла в дверном проеме.

– Заперто, – говорю я.

– А задняя дверь здесь имеется? – откликается Элейн.

– Она, наверное, тоже заперта.

– Так давай поглядим.

Я иду следом за подругой за угол и вокруг дома, и перед нами внезапно открывается река. Она находится в семидесяти ярдах вниз по заросшему деревцами склону с волнующейся под ветром травой. Течение кажется более сильным, чем я помню, в середине реки закручиваются водовороты, а вдоль берега проплывают отломанные ветки. Неширокая насыпь переправы – футов тридцати поперек, – но я не собираюсь и пробовать по ней пройти. Вообще не уверен, что хоть кто-то хоть когда-либо ею пользовался.

На противоположном берегу лес. Искореженные и сухие деревья.

– Ты прав, – возвещает О’Брайен, останавливаясь слева от меня и постукивая по панели задней двери, почерневшей от плесени. – Заперто накрепко.

Невдалеке от того места, где я остановился, на земле валяется булыжник размером с футбольный мяч. Я поднимаю его обеими руками и подхожу к Элейн.