Дэвид Марк - Сумерки зимы

Фарао всмотрелась в его лицо, удержала взгляд.

– Пусть и дальше будет лучше всех, Гектор. А ты проследи, чтобы грязь к ней не пристала.

Макэвой стоял, прислонясь к одной из красных кирпичных колонн элегантного портика у раздвижных стеклянных дверей.

– Детектив-сержант Макэвой?

Обернувшись, он увидел высокую, тонкую женщину с короткой стрижкой. Теплый жилет поверх белой больничной униформы. Женщина протянула бледную руку без колец, и Макэвой ответил осторожным пожатием.

– Меган Страуб.

Они улыбнулись друг другу.

– Я лечащий врач Энн, – сказала Меган Страуб и жестом предложила последовать за ней в теплое нутро ультрасовременной клиники. – Кажется, ваш визит немного расстроил кое-кого из наших функционеров, – заметила она, когда двери с шелестом закрылись за ними.

– Как я уже объяснял, мы ведем расследование убийств…

– Вот-вот, что-то такое они и говорили. – И доктор Страуб со смешком добавила: – Сложно представить, чтобы Энн подозревали в чем-то подобном.

– Конечно, нет…

Макэвой замолчал, потому что доктор остановилась у одной из дверей и положила пальцы на ручку.

Дверь открылась.

Свет лился в комнату из сияющего прямоугольника окна под потолком; стены выкрашены в темномалиновый цвет и украшены рисунками в массивных рамках.

На кованой кровати с пологом лежала Энн Монтроуз. Руки ее покоились на гладком золотистокремовом покрывале, на подушке озерцом расплавленного золота пылали волосы.

Капельница с питательным раствором и дренажное устройство были спрятаны за двумя высокими торшерами в стиле рококо; пробежав по ним, взгляд Макэвоя уперся в резной ночной столик у кровати. Из того же светлого дерева был и низкий книжный шкаф у стены, над ним – большое зеркало, из-за которого комната казалась еще просторнее и светлее.

– Она похожа на принцессу, – прошептал Макэвой.

Доктор Страуб рассмеялась:

– Семьи наших пациентов иногда предпочитают сами обставлять палаты. Не могу сказать, делается это ради них самих или ради пациентов, но эта палата совершенно точно любимая у всех нас.

– А этот свет сверху…

– Там оборудованы лампы, – объяснила Меган Страуб. – Даже если погода хуже не придумаешь, здесь светло, как в солнечный день.

– Недешевое удовольствие.

– Ее счета всегда оплачиваются без задержки, как я понимаю, – сдержанно ответила доктор Страуб, подошла к кровати и улыбнулась неподвижной пациентке. – И когда мы хотим испробовать новый подход, который может обойтись чуть дороже, проблем не возникает.

– Не сомневаюсь, подполковник Эмме весьма великодушен, – сказал Макэвой, наблюдая за лицом Страуб.

– А вот это не в моей компетенции, – сказала она с улыбкой.

Макэвой подошел к кровати и осторожно склонился над спящей Энн Монтроуз – точно в бездну заглянул. Идеальная ухоженная кожа. Ни морщинки на лице. Блестящие волосы.

– Она словно…

– Спит? Да. Близким это труднее всего принять. Они оплакивают того, кто все еще с нами.

– А Энн еще с нами? – Он понизил голос до шепота: – Она может вернуться?

– Некоторых мы возвращаем. Не всегда в точности такими, какими они были прежде, но порой возвращаем.

– И Энн?..

– Надеюсь, – вздохнула Страуб. – Хотелось бы мне познакомиться с ней. Судя по истории болезни, у нас немало общего, хотя, боюсь, та работа, которую Энн выполняла за границей, выше моих сил.

– Вы знаете о ее благотворительной деятельности?

– Я лечащий врач, – подняла брови доктор Страуб, – и я должна делать все возможное, чтобы добиться отклика.

– И вы беседуете с Энн о том, кем она была прежде?

– Кем она остается, – резковато поправила Страуб. – А в чем, собственно, дело, сержант?

Макэвой собрался успокоить ее заученной скороговоркой о стандартных процедурах и обычной полицейской рутине, но в последний миг передумал.

– Думаю, кто-то убивает людей, выживших после нападений и катастроф, – сказал он, – и, думаю, это имеет какое-то отношение к Энн.

– Вы считаете, ей может что-то угрожать?! – Переменившись в лице, Меган Страуб безотчетно вскинула ладонь ко рту.

– Это не исключено.

– Но…

Макэвой лишь плечами пожал. Он слишком устал, чтобы вновь разматывать цепочку догадок, приведших его в мир доктора Страуб.

– Ее часто навещают?

– Мать. – Голос докторши еще нервно подрагивал. – Изредка сестра. Конечно, здесь бывают врачи со стороны, студенты…

– Я слышал, она была помолвлена.

– Да. Когда Энн перевели в нашу клинику, с ней поступили и личные вещи. Я много общалась с семьей, чтобы разобраться в деталях ее жизни. Она была влюблена в солдата, которого встретила в Ираке. Насколько я помню, он служил в полку капелланом. Сильное чувство, похоже. Жаль, что эта связь была так беспощадна разорвана.

– И все эти сведения вы используете в терапии, верно?

– Все, что только можем.

Макэвой оглядел книжные полки:

– Читаете ей вслух?

– И это тоже, – кивнула доктор Страуб. – Женские романы. Поэзию. Разговариваю с ней о политической ситуации в Ираке.

Недоумение на лице Макэвоя заставило ее улыбнуться.

– Мы используем все, что может ее заинтересовать, сержант. Этажом выше лежит пациент, который, по-моему, отдаляется все дальше, если не рассказывать ему, как сыграли «Шеффилд Уэнсдей». Наши пациенты остаются людьми. Просто они попали в западню, оказались заперты в камере своего сознания. Мы пробуем все, чтобы подобрать ключ. Пытаемся распутать этот узелок, сотворить чудо…

Макэвой провел языком по пересохшим губам. Снова посмотрел на женщину в кровати. Закрыл глаза. Вгляделся внутрь себя. Скрипнув зубами, вдавил массивный кулак в лоб, будто пытаясь ухватить ниточку, которая совсем рядом…

– Сержант, вы в порядке?

У него потемнело в глазах. Комната начала раскачиваться. Ноги сделались ватные, словно не способные удержать груз его скачущих мыслей.

– Подождите здесь, – встревоженно сказала доктор Страуб, помогая ему опуститься на пол и привалиться к стене. – Я принесу воды.

Стукнула дверь, и Макэвой остался наедине с женщиной в коме. Его могучее тело поникло – вылитый ребенок: ноги вытянуты на деревянном полу, тяжелая голова бессильно свесилась на грудь.

Он собрался и поднял голову. Сфокусировал взгляд на книжном стеллаже: романы, поэтические сборники, сказки, мифы.

Протянул руку, наугад снял с полки томик.

Название расплывалось перед глазами. Он сморгнул. Сосредоточился.

Библия.

Он тихо рассмеялся и открыл книгу.

Страницы осыпались точно жухлые листья. На коленях Макэвоя лежала горка из разорванных листков. Он с изумлением перевел взгляд на пустую картонку раскрытой обложки.

Яростно неровными буквами там были написаны три слова, многажды и с силой процарапанные в бумаге, – с силой достаточной, чтобы вспороть человеческую плоть.