Мила Менка - Чучельник

– А где-то наш Фрол запропастился? – как бы невзначай осведомился я у неё, а самому в голову лезли самые неприятные картины: вот позеленевший старик с открытым ртом лежит поперек своей кровати, а вот он, царапая паркет, пытается дотянуться до двери, чтобы позвать на помощь. Всё-таки пожилой человек, почитай ровесник моих покойных родителей.

Марфу сперва удивил мой вопрос, но потом, как видно, она тоже вообразила себе бог знает что.

– А что, разве Фрол не появлялся ещё? Вчера ещё уехал за доктором! – уставилась она на меня светло-зелеными, слегка раскосыми глазами.

Перед моим взором тотчас возник новый сюжет для картины: Фрол сидит на дереве, а вокруг, сидят волки и ждут поживы, а самые матерые из них делают попытки достать старика, прыгая и клацая зубами от нетерпения.

– Ладно, чего зря болтать, ставь самовар, – сказал я, решив, что невежливо заставлять гостя ждать. Узнаю, в чем цель его визита, а уж после займусь пропавшим дворецким.

– Чем обязан? – повернулся я, наконец, к гостю, и обомлел: невыразительное лицо визитера сделалось ужасно: нос вытянулся, глаза запали, губы потемнели. Я покрутил головой, и лицо снова стало таким, как я впервые его увидел – невыразительным лицом городского чиновника. Интересно, что за мед размешал я вчера в своем стакане, или все дело в липовом цвете?

– Я, милостивый государь, как вы уже смогли догадаться по делу. – Придав своей постной физиономии строгое выражение, молвил Винер.

– Слушаю Вас! – я улыбнулся, превозмогая головную боль.

– До меня дошла весть о кончине вашей матушки. Не имел чести быть ей представленным, очень сожалею… зато я хорошо знал вашего батюшку, Леонида Прокофьич а, и даже водил с ним дружбу.

Я молчал, терпеливо дожидаясь, когда же он перейдет к делу, но ему видать никак не удавалось побороть свою робость. Он ещё четверть часа рассуждал о старых временах, затем перешел на нынешние.

– Постойте-ка! Я, кажется, понял: Вы по поручению из банка? – спросил я, чтобы он, наконец, обозначил цель своего визита.

– Нет. Я… – было видно, что внутри у него идет борьба. – Дело в том, что… я… я… тоже в некотором смысле… сын графа Леонида Прокофьевича! – выпалил он наконец и потупил взор – внебрачный…

Стало так тихо, что мы услышали, как подполом попискивает мышь.

Выражение, которое было написано у меня на лице, поставило Винера в тупик. Вероятно, он ожидал, что я заключу его в объятья, и, признав братом, разделю с ним права на отцовскую часть наследства, либо (что вернее всего) думал, что начну ругаться и прогоню прочь. Но я не сделал ни того, ни другого.

– Что Вы сказали, сударь? – в моем тоне не было ничего, кроме холодной учтивости.

– Я внебрачный сын вашего… нашего батюшки. Давно мечтал о встрече с Вами, часто воображал её себе… но до недавних пор… по понятным причинам…

– Какие доказательства можете представить? – я не верил ни одному слову этого фигляра, и в голове моей уже выстроилась нехитрая комбинация, каким образом можно было вызвать его на дуэль и заставить взять свои слова обратно. Мне было очень обидно за отца, память которого пытался опорочить этот неприятный человек.

– Да, да. Я все понимаю и нисколько не обижен. Покорно прошу удостовериться! – и он протянул мне маленький кожаный тубус, в котором находилось рекомендательное письмо писанное знакомым мне почерком. Письмо было адресовано самому губернатору и содержало нижайшую просьбу найти для молодого, но «весьма смышленого и подающего надежды» Николая Винера вакантное местечко на государевой службе.

– С тех пор (мой гость, кажется, был воодушевлен моим замешательством) – с тех пор минуло почти десять лет, и я, признаться, преуспел за это время: дослужился до надворного советника, имею награды. Словом, я совсем не похож на того робкого юношу коим был раньше. Вы не смогли меня признать, ведь так? – и он впервые за все время выдержал мой тяжелый взгляд.

Я внимательно всматривался в его черты, но они были настолько блеклыми и невыразительными, что это оправдывало мою забывчивость.

– Неужели мы встречались? – в тон ему спросил я.

– Да. Правда, тогда у вас оба глаза были на месте, впоследствии я слышал о ваших баварских приключениях, и признаться, завидовал вам. Мне ведь все это время приходилось копаться в ведомственных бумагах. И все, что я видел, это унылый вид из окна конторы. Впрочем, жаловаться не в моих правилах, к тому же в прошлом году я сменил кабинет.

– Всё это очень интересно – мрачно прервал я его излияния, – но тот факт, что вы видели меня до моей поездки в Баварию, ровным счетом ничего не доказывает, равно как и это письмо!

Винеру пришлось ловить кожаный тубус, брошенный ему чуть не в лицо. Он постоял немного, а потом достал главный козырь – выписку банка, заверенную подписями и печатями, о ежегодных финансовых отчислениях в пользу некоей Эльзы Винер.

– Эльза Винер, как вы понимаете, моя матушка. Ваш отец, пока был жив, платил ей содержание.

– Какая низость! Вы шантажировали моего отца при жизни, а теперь у вас хватило наглости явиться ко мне после его смерти?!

Я почувствовал, как ярость вскипает во мне и ищет выхода. Мне захотелось схватить Винера и выкинуть прочь, я даже застонал от нетерпения, и двинулся на него. Он попятился к двери, но тут как раз появилась Марфа с самоваром, и путь к отступлению был ему отрезан.

– Что Вы такое говорите, милостивый государь! – взвизгнул Винер. – Как вы могли вообразить себе подобное?! – он посмотрел на стоявшую сзади Марфу с самоваром, словно ища поддержки, и вдруг заорал: – Извольте объясниться!

Порыв изувечить странного визитера прошел. Я почувствовал усталость и меланхолию, приступы которой с недавних пор стали одолевать меня все чаще.

– Ладно уж. Садимся пить чай! Пес его знает, может ты и правда мой брат?

Николай, в отличие от меня, был неотходчив, сел напротив и насупился, словно сыч. Пришлось применить крайний способ сгладить углы, я собственноручно достал из буфета штоф и пару рюмок.

Через два часа мы были лучшими друзьями: Николай, или как я его теперь называл, Николя, смеясь, рассказывал, с какой жадностью впитывал он истории о моих путешествиях, как хотел стать участником хотя бы одного похожего приключения, а я смотрел на него и думал о том, что первое впечатление о человеке, вопреки расхожему мнению, бывает обманчиво.

Наконец, раскрасневшись от рябиновой, он резюмировал:

– Непременно, непременно тебе нужно в Фирсановку: познакомишься с моей матерью, она добрая женщина и очень простая. Она, представь себе, всю жизнь учила меня тебя любить, говорила, что может так статься, что судьба сведет нас вместе! А ты заподозрил её в шантаже! Нет, теперь ты просто обязан с нею познакомиться, Алекс!